Идолы театра. Долгое прощание

Циничная откровенность надписи является признаком десублимации, трансгрессии. Герой признается публике, что он – «отрицательный персонаж», принимая на себя данное ею означающее, потому что оно отражает его позитивную сущность. Это – позиция постмодерного перформативного дискурса несокрытия Реального, когда правда играет роль себя же, будучи перекодированной в символических коннотациях. «Оккупант» освобождал, потому не находит нужным скрывать нехватку. Ему предстоит субъект власти, отражающий позицию модерного общества спектакля, когда Реальное дистанцируется через метафору сцены: следует говорить действительно освобождает. Парадокс заключается в том, что сублимированная Вещь в режиме Возвышенного оказывается в большей степени правдой, чем без сублимации. Натурализм надписи был воспринят как фарс, бравада, провокация. Перед ее откровенностью классическое начало трагедии ощутило себя уязвимым, атакуемым, защищающимся. Представитель Закона как инструмента сублимации невольно артикулировал это в казенной фразе: «Не мешайте работать», – сочтя источником агрессии того, кто в своем понимании представлял беззащитность оголенной истины.

Человек, лишенный сцены, превращается в голый терминал желания, будучи не в состоянии позволить себе эффект трагического, эффект театра, эффект возвышенного. Он лишается права на таинственность, пафос и катарсис. Тело, метафорой которого является душа, и душа, метафорой которой является дух, исчезают из дискурса, превращаясь в избыток. Для виртуального мира плоть является слишком громоздкой, протяженной, неуклюжей, болезненной, смертной. Её без труда можно заменить на генетический код матрицы, транслируемый через интерфейс. Несмотря на признаки архаики в мифологическом пространстве Интернета, оно далеко от древней сакральной традиции: символы здесь опустошены до предела, они утратили свои онтологические адеквации, превратившись в бренд, в туристический эрзац, в символический товарный знак. По сути, наш герой-«оккупант» нес бренд, Символическое Реальное рюкзака, а не реальное тело бойца-добровольца, пытаясь противопоставить пафосу смешной трагедии фарс трагической комедии, официальной претенциозности – уличную грубость, спектаклю – перформанс. Перформанс как десублимированное Реальное означающего без означаемого и представляет собой постмодерную объектность.

С точки зрения марксистской философии психоделическое очарование экраном является социально обусловленным и произрастает в результате усиления процесса информатизации, обуславливающей эфемеризацию труда человека за компьютером. Вместо легкого труда, способствующего раскрепощению индивидуальности, мы получили эфемерный труд, поглотивший индивидуальность в результате своего слияния с досугом и поместивший человека в режим круглосуточного цифрового рабства. Человек создал машину, которая превзошла его по силам и вот-вот уничтожит. Ради этой машины человеком были разрушены традиционные моральные устои, являвшиеся векторами его самоконституирования. Прогресс индивидуальности был вектором зрелого модерна. В постмодерне, уничтожив Символическое, индивидуальность оказалась беззащитной перед пустыней Реального, угрожающего ей своей бездной. И вот тогда свободную трансляцию хаоса перехватила машина, став машиной желаний и подчинив себе субъекта как расколотое отчуждённое существо. В ситуации господства машины вторичной символизации подвергается капитал, лишившийся золотого запаса, и труд, всецело зависящий от капитала. Классовая пропасть между капиталом и трудом, несмотря на компрессию труда и досуга в жизни каждого отдельного человека, не снялась: обладатели капитала продолжают путешествовать миром и создавать виртуальную реальность для своих работников, которые сохраняют средневековую статичность.

Экран призван защищать трудящихся от травмы Реального. Вместо средств массовой информации распространение получают индивидуальные СМИ, работающие в формате малого экрана блогерской культуры. Телевидение, привыкшее к модерному формату парада, спектакля, сцены, начинает трансформироваться в соответствии со второй космической скоростью передачи событий, свойственной для блогера, который работает в режиме реалити-шоу прямо «из окопа». Эстетизация катастрофы при помощи юмора становится формой принуждения к развлечению и наслаждению смертью. Пустоту заполняет новая тоталитарная идеология всеобщего гедонизма, всеобщего рессентимента и всеобщего вуайеризма. Невинная игра знаков оборачивается диктатурой глобального рынка желаний. Интимная реклама проникает во все публичные сферы, осуществляя подлинную оккупацию тела и духа абстрактной цифрой. Плоть, мысль, чувство, память оккупируются брендами и трендами. Маркетинг создает смысловое пространство интерпретации, где все события рождаются из коммуникации и преподаются массам посредством медиа, формируя тот или иной контент сообщений, основанных на репрессивной информационной прозрачности, на микроскопическом мусоре многочисленных интимных вселенных.