Идолы театра. Долгое прощание

Великая сила и великая слабость театра как вида искусства и модели мышления состоит в том, что, когда поднимается занавес, мы воспринимаем лицедейство как последнюю истину бытия, потому что в лицедействе нет лицемерия. Это – правдивая ложь аристотелевской поэзии, передача правды через иносказание, вымысел. Искусство театральной игры опосредованно и иносказательно отражает сущностные основы жизни. Определяя отличие между поэзий и историей, Аристотель утверждает, что поэзия, которая, безусловно лежит в основе трагедии, говорит не о реально произошедшем, а о том, что могло бы произойти, представляя более общие, философские и серьезные, элементы по сравнению с простой фиксацией фактов.

Мы обычно не верим в возможность того, что ещё не произошло, но именно оно и является тем, что потенциально реально, тем, что способно осуществляться и повторяться в прошлом, настоящем, будущем, независимо от изменчивой темпоральности, потому что оно указывает на сущность, на эссенцию, на архетип. Нет ничего предосудительного в трансформации исторических преданий и сочинении фабул: Воображаемое для поэта есть Воображаемое Реальное, способ метафорического донесения истинного события, онтологической правды. Для постмодерного времени, полностью подчиненного истории, а не структуре, парадигме, а не синтагме, темпоральности, а не протяженности, трагедия является спасением: именно она предстает способом возвращения динамической иллюзорности современной эпохи к статике, к синхронии, к горизонтальной оси памяти через метафорический реализм.

Несмотря на то, что метафора как индивидуальное порождение субъективное сознания автора-творца принадлежит вертикальной оси времени, парадигме, а не горизонтальной оси пространства, смещение из парадигмы в синтагму возможно потому, что личная фабула в трагедии является персонификацией всеобщего начала, индивидуальный символ в ней предстает означающим для архетипа как означаемого. Художник открывает на территории своей субъектности личное во всеобщем и всеобщее в личном, универсальное в сингулярном и сингулярное в универсальном, переживая универсалии культуры как субъективную данность, а субъектность возводя в ранг универсалий. В единстве общего и частного состоит героический смысл художественной метафоры как истины-события, открытия в искусстве. Метафоризация приводит к тому, что человек как часть космического целого перемещается из парадигмальной области идеальных воображаемых значений в синтагмальную область реально-символического языка, из вертикали времени в горизонталь пространства, в метафизический разрыв и в позитивную онтологию присутствия. Целое «говорит» в человеке, «Я» как отражение мира трансформируется в мир как отражение «Я». Человек как часть космоса, как микрокосмос, расширяет свою миниатюрную копию до макрокосмоса, до вселенских горизонтов, до воистину вселенских пределов.

В единении общего и частного начал состоит таинство Софии и соборности, заложенное в трагическом начале, вызывающем сочувствие, эмпатию, катарсис, освобождение, просветление, чувство единения у публики. В то же время свойственное для постмодерна пребывание исключительно в области «сермяжной правды», непристойного Реального, информационно прозрачного и открытого мусора и порнографии компьютерной Вселенной, приводит к театрализации правды, к тому, что истина бытия начинает играть роль самой себя, будучи перекодированной. Происходит это тогда, когда индивидуальное метафорическое творчество автора взвинчивается до таких эгоистических пределов, что начинает опровергать общие символы и универсалии культуры. Мы смещаемся от синтагмы Реального и Символического к парадигме Воображаемого: в этом смысл метонимического идеализма истории в противовес метафорическому реализму поэзии. Воображаемое, стремясь спастись от Символического, уничтожает не только Символическое, но и самого себя, потому что автор может состояться как индивидуальность только в режиме диалога/конфликта с традицией,

путем осознания своего отличия от нее. Если же традиции нет, нет и отличия. Все становятся многообразными и похожими, как две капли воды. В результате мы имеем дело с ложной правдой низкой комедии, противостоящей правдивой лжи высокой комедии. Мы имеем дело с эффектом реалити-шоу, с эстетизированной катастрофой, когда Символическое Реальное из области подлинной памяти, синтагмы, сущности переходит в парадигму, забвение и поверхность. История лжет через правду. Театр говорит правду через ложь.