Идолы театра. Долгое прощание

Софийное хозяйство Булгакова чем-то сродни пасхальному радованию человека о человеке у В. Зеньковского. Оно – естественное и простое, не требующее логически выверенных умозрительных спекуляций. Оно движется от прагматики к эстетике, от эстетики к этике и от этики к мистике. Естественно, что мифологизация своей «прелестью» и очарованностью снижает момент суровой строгой чистоты религиозности: не везде уместна улыбчивая шутка и чувственная нежность. Хозяйство, преображенное демиургической силой Софии, становится художественной актом красоты, спасающей мир, благом, воплощенным через истину в красоте. В какой-то степени хозяйская деятельность, пронизанная красотой, превращается в романтическую сцену—

в модерное действо спектакля. В коннотациях негативной онтологии сцена является пространством прорыва Реального (бессознательного, пустоты) сквозь Символическое (дискурс означающих), то есть, вакуумом в символической структуре, зиянием. В коннотациях позитивной онтологии отсутствие есть присутствие, пустота есть полнота, Реальнее есть сакральное. Синхронизация временных стадий в гетерохронном пространстве сцены взаимно нейтрализует их избытки в диалектическом синтезе и провоцирует распад времён, метафизический разрыв, вакуум – нулевую точку, где зарождается субъект. Вакуум является предпосылкой становления новой структуры. Прорыв Реального сквозь Символическое интерпретируется как «проступание» (воплощение) сакрального в иерофании профанного, как значение, отраженное в знаке, хайдеггерианское бытие, конституируемое в доме языка. Вместо конфликта Реального и Символического мы имеем их гармонию, вместо противопоставления – возвращение. Установить эту гармонию надлежит субъекту как ипостаси Софии: герою сцены, оказавшемуся в образованном вакууме в структуре, чтобы путем перепрошивки субъектности зачать новый каузальный ряд, выстроить новую структуру, утвердить новое Символическое, вернуться к Отцу. Личностное переживание субъектом традиции как революции духа сочетает в себе диалектику и метафизику.

Связь спектакля как пространства метафизического разрыва и переживания сакрального опыта с Софией как сферой материализации трансцендентного в демиургическом акте творчества и хозяйствования становится очевидной. София как хозяйствование и искусство сближает сцену и космогенез, театр и Теофанию. Диалектика Софии состоит в переходе от гармонии космического организма (Бога) через дисгармонию хаотического механизма (мира) обратно к космическому организму (Богу): триада «космос – хаос – космос», «организм – механизм – организм», «гармония – дисгармония – гармония» у Булгакова совпадает с движением от первоединства через разъединение к воссоединению у Л. Карсавина, с триадой общения, одиночества и любви у Э. Фромма, структурой «центрация – децентрация – центрация» у Лотмана. В нашем понимании речь идет о смещении социокультурного процесса от премодерна как единства человека с бытием через модерн/постмодерн как их различение к метамодерну как к новому единству. Политическим соответствием этой диалектики является движение от традиционализма через либерализм к новому традиционализму. Именно это движение и осуществляет субъект: диалектика и метафизика, негативная онтология и позитивная онтология здесь оставляют место для онтологии избытка – человека.

Используя семантику сцены, можно объяснить, как у Булгакова на территории субъекта встречаются и приходят во взаимодействие универсальное и сингулярное начала. Частное должно открыть в себе всеобщее, всеобщее должно конкретизироваться в частном. София как Мировая Душа предполагает бесконечные возможности человеческого, слишком человеческого. София как субстанция, как универсальная истина, Логос, присутствует в эмпирическом многообразии акциденций, коими являются отдельные индивиды как носители ее бесконечных возможностей, как фокусы её поля и части её целого.

В мире Софии целое артикулирует себя через человека, человек является частью целого, одновременно обнаруживая в себе целое и расширяя свои возможности до космических границ. «Я» предстает отражением мира в парадигме, а мир – отражением «Я» в синтагме. София скрещивает эти горизонтальную и вертикальную ось, время и пространство, динамику отдельных индивидов и статику общего человечества. София является монистической, представляя собой единство во многообразии, но не является тотальной. Критика традиционалистской софиологии связана с агрессией рационалистического индивидуалистического либерального западного мышления с его культом отличия в плюрализме, ставшего волюнтаристским жестом. Чтобы скрыть тот факт, что классического тоталитаризма больше нет, а плюрализм обернулся новым тоталитаризмом, используется прием смещение внимания (вор кричит «Держи вора!») по отношению к русской традиции.