Идолы театра. Долгое прощание

В противовес либеральному фашизму традиция является той формой переживания мира, в которой субъект осознает себя через целое, творя свою самость как поэтический миф. При этом в современном традиционализме интерпелляция в традицию происходит не бессознательно, как в родоплеменных обществах Золотого века, когда человек уже рождается в традиции и относится к ней некритически. Сейчас важно не «уродиться» в чем-либо, а самому прийти

к тому или иному Символическому Реальному, избрав его в соответствии со своей самостью и личностной идентичностью. Когда человек изначально существует в какой-то традиции он перенимает ценности, транслируемые от старшего поколения младшему, автоматически, усваивая приписанную ему идентичность. Личные желания, запросы, интересы и потребности тут не противоречат системе культуры.

Человек существует в оргиастическом единстве с премордиальным. Метафизический союз личного и общего формирует вокруг человека пространство общения, основанное на гармонии коллективного пантеистического родства, одухотворённости мира как живой общины. Сакральное событие мифа переживается как со-бытие, со-жительство, солидарное бытие всех «своих», подобных друг другу и проитвоположных «чужим». Онтология мифа строится на том, что не существует зазора между бессознательным и символическим: речь идет о том же отсутствии дистанции в виде метафоры, которое свойственно и неоязыческому миру постмодерна, – метафоры, сформированной в модерных обществах Эдипа. Еще нет театра, еще нет художественной постановки, отстраненности, возвышенной подачи, сцены. Не уже, а еще. Это значит, что бессознательное напрямую сращено с символическим: статуя божества и есть само божество. Вещь является символом, символ не теряет утилитарной бытовой функции, но при этом он – всегда живой сакральный символ.

Разница между первобытной Вселенной Символического Реального без Воображаемого и постмодерной Вселенной состоит в том, что в первом случае человек слепо зависит от своего природного племенного Отца (авторитета, традиции, рода), в постмодерне же – от заместителя Отца в виде глобальных сил машины. Машина как идол, в отличие от божества, не только контролирует человека полностью, но и убивает его гармонию с природой, чего никогда не делал варварский кровный идол. Машина – механична и искусственна. Традиция – органична и естественна. Машина предает забвению историческая память. Традиция хранит её генокоды. Традиция включает человека во Вселенную. Машина отчуждает человека от Вселенной и использует бессознательное субъекта для его информационного порабощения.

Традиция защищает от бессознательного божеством-покровителем, а идол машины напрямую играет с бессознательным миром человека.

Разрушение единого общества бессознательно слитых нехваток начинается с развития рационального философского мышления, когда Логос, восставший против Мифа в «осевое время», рождает индивидуальность как Воображаемое. Индивидуальность, в свою очередь, формирует парадигму метафоры, отдаляющей бессознательную бездну от её инсценизации в обществе спектакля (модерне). Переход от метонимии к метафоре, от горизонтали пространства к вертикали времени, от целого к части составляет базовую травму «изгнания из рая» – цену за приобретённую свободу. Впрочем, в модерне еще сохраняется иерархия табу и других регуляторов общественных отношений, и желания пока сдерживаются. Но возрастающая роль индивидуальности, в конце концов, подвигает Сына (субъекта) на протест против Отца (традиции). Воображаемое начинает разрушать Символическое. Человек проходит бурную эпоху Просвещения – апогей рационализма, эпоха смерти божественного и рождения машины, пока еще подчиняющейся человеку, но впоследствии подчинившей его. После Просвещения начинается интенсивная механизация мира, и традиции все больше и больше отвергаются, считаются чем-то косным и устаревшим.

В момент, когда протест периферии против центра, субъекта против системы, свободы против социальности, оборачивается анархическим падением всех табу и взрывом желаний, модерн уступает место глобальному миру. Последний переходит от колониализма к постколониализму: от унификации культурных кодов к их фрагментации. На этапе фрагментации рождается постмодерн как последняя стадия воспроизведения глобализма, его апогей и концентрат. Воображаемое в лице индивидуальности в погоне за личной идентичностью полностью уничтожает Символическое, отвергая мораль. Мораль приобретает контекстный характер: релятивация нравственности – это указание на ее отсутствие. Так, Воображаемое оказывается ицом к лицу с бездной собственного Реального и поглощается им без остатка, подчиняясь новому Символическому. Рождается неолиберальная технократическая гегемония. Происходит становление власти капитала и информации.