Иду на вы (СИ)

Сам-то Осмуд, пестуя Святослава, поближе прочих ко двору был, и даром что корысти с той близости не имел, но всё одно, от чужой зависти не уберёгся. К тому же, дум своих не таил, а говорил что на уме да на сердце. За то и не был люб среди знати и сам сторонился их хоть в стольном Киеве, хоть здесь в ратном стане.

Простые-то воины были ему куда как ближе, а потому поначалу хотел он вернуться к Урхо да его десятку с тем, чтоб поведать о княжем запрете на божии поединки, однако решил повременить. Оно пусть не всякий раз, а и не единожды случалось, что после речей княгини потребен был ему хоть малый но срок - свою строптивость унять. Серчал порой Осмуд на Ольгу, а почто и сам не мог уразуметь, и оттого серчал ещё более. Может не давало ему покоя, что вопреки заветам Пращуров, баба в Киеве княжит? Да, нет же. Хоть такого и впрямь не бывало прежде, но и теперь Ольга лишь именем Святослава правит. Возмужает малец, так сам Киевский стол займёт. К тому же, любому, кто очи имеет видно - разумом, да волей Ольга многих мужей превосходит.

Вот взять, хоть бы, нынешний её запрет. Мудро измыслила, чего уж там. В походе на всякого воина вражья рогатина навострена. Нет нужды животы промеж своих класть и на судебном поле, а тем паче из пустого бахвальства на нурманском хольмганге. Умом-то Осмуд понимал - мудро, а сердцем всё одно не приемлел. Ведь волею своей Ольга мало что на воинский обычай посягнула, но на право самих Богов! Многие ли из вождей на такое решились бы?! А, пожалуй, что ни единого. Так, ни в том ли дело? Своенравна княгиня без меры. Оно, конечно, князю и должно норов иметь, а только сколь бы ни была мудра воля его, а без оглядки на заветы да обычаи, доведёт ли до добра? Ныне ты о Богах да Пращурах позабыл - завтра они о тебе не вспомнят...

Меж тем, окольной стёжкой Осмуд дошагал едва ни к самому подножию холма, на каком стояло киевское войско. К плетню, кольцом охватившему стан, спускаться не стал, но примостился на склоне, откуда виднелись луга и дубравы, что широко раскинулись по древлянским землям.

Вековой дуб корнями силён. Сколь бы ни был могуч великан, а подруби ему корни - и не буря, но малый ветерок свалит древо. Совсем иное, коли оно крепко в земле сидит, а уж ежели не одно-одинёшенько, да во чистом поле, но в роще меж таких же крепких дубков, то как ни ярись Стрибог[80], союзно им всё нипочём. Выстоят. Так и с людьми.

Прикрывшись десницею от взора Ярилы, Осмуд окинул своим взором окоём, где за Ушой высился доселе неприступный тын мятежного града. Из тех же дубов рублен был. Из вековых - иные аж в три обхвата. Такие стены, пожалуй и греческими пороками[81] не возьмёшь. Однако ж, не столь крепок всякий град тыном, сколь людом своим. А, древляне оказались крепки. Не овладеть киевскому войску Искоростенем. Да, и почто?

Оно конечно, Ольга в своём праве взять древлянские животы за погубленного мужа, но только с какого конца не глянь, а на погибель свою алчностью неуёмной, да скудоумием Игорь сам и напросился. К тому ж, взяла ведь уже, кажись, с древлян сторицею. Сколь первых мужей извела! Да, всё коварством, каким, поди-тка, и хазар превзошла. Ныне бы получить с лесовиков виру[82], да замирившись с Малом убираться восвояси. Обиды меж Киевом да Искоростенем теперь не вдруг забудутся, да общий ворог небось скоро сдружит. А ворогов, в какую из сторон ни кинь взгляд - хоть делись, не скупясь, всё одно себе останется.

Осторожную поступь у себя за спиною Осмуд почуял не сразу. По едва слышному, но ровному да упругому шагу догадался - опытный ратник ступал. Не из юных отроков, либо ополченцев, что лишь строем бьются, но вой, поединку обученный. Мечник, похоже. Ну, мечник тут - не диковина, чай в походе, а не с девками на гулянке, да только, то-то и оно, что ратный стан окрест, а ратник, ступая, ни кожей не скрипнет, ни железом не зазвенит, словно безоружный да бездоспешный, либо... крадётся, будто тать[83].

О давешней забаве со Свенальдычем Осмуд не позабыл, и воевода, небось, навряд обиду позабудет. Горбун-то от мести отрекся, да Свенальд - дело иное, не подослал бы душегуба.

Заслышав незваного гостя княжий дядька не оглянулся и виду не подал, а вместо того, левою рукой чуть придержал ножны, правую же, как бы невзначай, положил на рукоять. И, ногу правую, согнув в колене, под себя подтянул. Теперь, ежели почует неладное, труда не будет скользнуть вперёд, да обернувшись в полуприсяде, единым махом выдернуть клинок и пустить его по дуге, отбивая чужое железо, либо, коли придётся, то и вспарывая ворогу брюхо. Благо, солнце тогда за спиною окажется, супостату же по-прежнему очи слепить станет.

Однако, стоило ему изготовиться, как человек не доходя остановился и кашлянул негромко. Ага. Ну, коли так...