Гроссмейстер невольно улыбнулся, угрюмые мысли оставили его. Что ж пенять на обилие диковинных тварей, раз он и прибыл сюда в поисках чудес?
Радоваться должен.
– Где, говоришь, это озеро? – спросил он у толстяка (без должной, признаться, радости), раскладывая на краю стола карту, вычерченную для него Хорхе.
Тот вытер фартуком потные, пухлые ладошки, склонился над пергаментом:
– Вот, видите, господин странствующий рыцарь? Идти все вдоль реки до середины леса, и там, в чащобе, откроется долина, а уж посередине долины и на озеро наткнетесь. Если повезет.
– Это как же понимать – если повезет?
– Озеро-то чудное, – виновато промямлил кабатчик. – То оно есть, а то вроде… Сколько не ищи, а не доищешься. Щуки там – во! – раскинул он руки. – Окунь, опять же, форель… Вот людишки и таскаются. К озеру-то. Только, бывало, что и знающий человек проплутает дня три, да так ни с чем и вернется. А того хуже, бывает, что и озеро на месте, и денек солнечный, и лодочка ладная, а выйдешь сдуру и от жадности на середину – озера-то! – и вдруг, откуда ни возьмись, туман. Непроглядный. А из тумана голос и поет так сладостно, что позабудешь и о рыбе, и о жене с детишками, и о спасении души. И все, кто тот голос услыхал, пропали, разбились о скалы, ибо на том озере есть остров…
– Посреди озера? – уточнил Гроссмейстер.
– Именно, господин странствующий рыцарь! Посреди озера скалистый остров, называют его остров Ничей, или остров Потерянных… А еще – остров Сирот. И на том острове сидит озерная дева. Она-то и распевает прелестные песни, чтобы заманить неосторожных на погибель…
Пузан нервно оглянулся, словно дева озера уже тянула к нему холодные руки.
– И какова она, эта дева? – отложив ложку, насмешливо спросила девица. – Ростом с корову? Зубы как у гончей?..
Кабатчик только вздохнул.
– Никто и никогда ее не видел. Но голос воистину – прельстительный и прелестный. Прославленные жонглеры и поэты прибывают в наши края, только чтоб послушать пение озерной девы. Многие из нихутопли в пучине, но те, что спаслись…
– А! – вскинулся Гроссмейстер. – Так можно спастись!
– Ну, если знающий человек отыщет для вас озеро в лунную ночь, да если обвязаться веревкой покрепче, а другой конец веревки обвязать вокруг дерева на берегу… – кабатчик снова вздохнул. – Только ведь большинство, господин странствующий рыцарь, заслышав тот сладостный голос, все одно отвязываются и топнут…
Гроссмейстер уныло оглядел пятнистый, как корова, хлеб с засахаренными фруктами, однако же поска, лашам и вяленые финики до того ему опротивели за время пути, что, пожалуй, сойдет и это. Отломил краюшку, прожевал, запил молоком. Велел кабатчику:
– Ты вот что, братец, найди-ка мне такого знающего человека. Провожатого.
– Никак это невозможно, господин странствующий рыцарь.
Гроссмейстер высыпал на стол горсть медяков. Он знал, что вид золотой монеты пробуждает у черни скверные мысли – о грабежах, убийствах и тому подобном. А вот должное количество медяков, которые – вот они, руку протяни, и твои – как раз питают усердие, сговорчивость и честную жадность.
Но кабатчик замотал головой, так что ушки подшлемника затрепыхались, совершенно как песьи уши.
– И прежде бы никто не решился – а ну как деньги ваши возьмет, а озера не отыщет? А вы, господин странствующий рыцарь, мило душным жонглерам не чета. Сгоряча-то еще и прибьете…
– Не прибью.
Но толстяк, отступив на шаг, снова затряс щеками:
– Так ведь теперь еще и вепрь. Огнедышащий! Нет, господин странствующий рыцарь, никто в лес не полезет, пока там чудище озорует. Вот разве… – он с надеждой посмотрел на Гроссмейстера. – Вы избавите нас от этой напасти? А то господин крысолов в одиночку-то к лесу и сунуться робеет…
– Крысолов?!
– Как ни посмотри, а что крысы, что чудища – твари вредные. Вот и наняли господина крысолова, чтоб, значит… А то ведь стрелы от него отскакивают.
От вепря. И копья. А близко не подойдешь – огнем плюется!
– Крысолов, – проворчал, качая головой, Гроссмейстер. – Совсем от страха ополоумели. Брадобрея бы еще наняли.
– Так что ж! – вдруг вскинул подбородок (а, вернее, все три) кабатчик. – Это вам, господин странствующий рыцарь, страх неведом. А мы – люди простые. Спасаемся, как можем, – и, поклонившись, скользнул бочком от стола, а потом и вовсе пропал из виду.
– Ты же понимаешь, что он заговаривал тебе зубы? – девица беспардонно стащила со стола карту Хорхе, завернула в нее пару лепешек, остатки сыра, и уложила во внутренний карман плаща.
– Да. Но хоть пообедали, – Гроссмейстер отломил еще кусок хлеба, осмотрелся, приказал девице: – Сядь-ка поближе.
Как ни странно, она не стала ломаться. Тотчас нырнула под стол, а через секунду уже сидела рядом, как ни в чем не бывало. Только волосы немного растрепались.
– Начнется заварушка – беги к лесу, – сказал Гроссмейстер, прожевав распроклятый хлеб и хлебнув молока. – Меня не жди, беги. Не по прямой – петляй, как заяц, чтоб не подстрелили…
– Поучи свою бабушку ковл варить, – коротко ответила девица и добавила: – Ничего они мне не сделают.