Игра в Джарт

Неудивительно, что она шатается одна по лесным дорогам. В деревне ее давно бы утопили, сожгли или повесили. Хотя местные законы жестокостью не отличались, если верить короткой сводке Хорхе: за убийство платили штраф, и даже за воровство казнили редко. Но что они делали с ведьмами, Гроссмейстер так и не смог припомнить.

Об Ордене здесь, похоже, мало кто слышал. Ни его лабрис, ни щит с бычьей головой особенного внимания не привлекли.

Гроссмейстер привык внушать страх. Чувствовать страх – чужой страх – вечно клубившийся вокруг него ядовитым болотным туманом. Было так странно, что теперь взгляды скользили мимо, что средоточием, сердцем страха был не он.

Она.

Страх сгущался ощутимо, как тьма, пригибал головы тяжелой дланью, выплескивался стылой злобой из глаз, полз склизкими, придушенными шепотками. Пробуждал в душе его ярость – темную, тяжелую ярость – от которой до смерти всегда было так близко.

«Ну не болван ли я? – сокрушенно подумал Гроссмейстер. – Притащил мою душеньку прямиком в это баранье стадо, того и гляди – забодают. Надо поскорей уносить отсюда ноги. Но сперва все же стоит пообедать. Да еще расспросить про дорогу к распроклятому озеру».

На всякий случай он крепко держал свою девицу за капюшон. Было бы неплохо разузнать при случае, кто она, откуда, и найти благовидный предлог, чтоб оставить ее при себе.

За столами, врытыми прямо под старым грабом, сидели несколько торговцев, бродячий брадобрей, крысолов, трое то ли егерей, то ли бандитов и стайка монашек.

Окинув божьих невест недобрым взглядом, Гроссмейстер подумал, что его девица наверняка сбежала из какого-то близлежащего монастыря, и слегка подтолкнул ее, направляя к столу, за которым сидели егеря-бандиты.

Если судить по рукам, ни работать, ни драться ей не приходилось (а он встречал женщин, сведущих в боевых искусствах). Если судить по бесстрашию и заносчивости, она была дочерью благородных родителей. И, наконец, если судить по выговору – правильному, несколько старомодному – ее держали в монастыре. Надо думать, родня рада была от нее отделаться. Замуж такую не выдать. Хотя, если честно, только в монастыре она и была в относительной безопасности.

Но монашки лишь заахали и закрестились, взглянув на его зазнобу, и Гроссмейстер вздохнул с облегчением. Не то, что он не смог бы обдурить их, подкупить или запугать при необходимости. Но хотелось, все же, сперва спокойно пообедать.

Одышливый толстяк в фартуке и засаленном подшлемнике, больше напоминавшем бабский чепец, подобострастно кинулся ему навстречу и загундосил что-то на местном протяжном наречии.

– Не понимаю, – качнул головой Гроссмейстер.

– Вы ведь странствующий рыцарь, господин рыцарь? – заглядывая ему в лицо, будто льстивый пес, семенивший рядом кабатчик перешел на вполне приемлемый французский.

– Я – солдат, не всадник, – ответил он, как было принято в Ордене. Очевидная нелепость этого заявления сбила толстяка с толку, он глупо заморгал, явно не зная, что сказать. Сжалившись над ним, Гроссмейстер проговорил: – Я рыцарь, и я странствую. Что с того?

– Ах, вовремя послал вас господь! – всплеснул пухлыми ладошками тот. – В этих землях поселился диковинный, гнусный зверь – огнедышащий вепрь – вот напасть, спаси, Иисусе! Каждый день выходит он из своей пещеры, опустошает поля и на всякого наводит ужас, и мерзее зрелища не видывал человек, ибо никогда еще подобная тварь не родилась на земле, и сам дьявол в преисподней не ужаснее того вепря видом!

– Да ты шутишь, – обреченно вздохнул Гроссмейстер. – Значит, вепрь?

Он бы и не отказался, право, взглянуть на огнедышащего вепря, однако за время странствий успел уже выучить досадный урок: слухи о чудесных тварях бывают, увы, куда чудеснее самих тварей, а двухголовые козлята почему-то всегда рождаются в соседней деревне.

Егеря – или бандиты? – верно истолковав его взгляд, похватали свои кружки и убрались из-за стола. Он усадил девицу свою на лавку, сам устроился напротив.

– Огнедышащий! – с готовностью подтвердил кабатчик. – Ростом он с большую корову, клыки у него как у гончей, а спина покрыта пластинами крепче стали, и где он ни пробегает, повсюду сеет смерть, разорение и все предает пожарам. Пятьсот человек мужского пола пожрал он за последние… много дней он бесчинствует, и за последние… много дней… – он испуганно покосился на девицу, и неловко закончил: – Неделю, как объявился, гад.

– Пятьсот человек за неделю? – мрачно поинтересовалась девица. – Да тут во всей округе столько не наберется. Хоть мужского пола, хоть… какого.

Гроссмейстер прикусил губу, чтобы скрыть улыбку. Девица напомнила ему Хорхе: и хрупкостью тела, и, говоря по правде, злонравием.

Толстяк мстительно прищурил водянисто-голубенькие глазки и, склонившись к Гроссмейстеру, зашептал:

– Вы, господин странствующий рыцарь, как я вижу, уже изловили ведьму, награди вас господь! Только лучше бы завязать ей глаза. Иначе она погубит вас, украдет вашу душу.

«Поздновато об этом беспокоиться», – подумал Гроссмейстер, едва сдержав смешок, а вслух сказал: