Игра в Джарт

«Может, мне мерещится?» – сморгнув, подумал Гроссмейстер, и вдруг испугался, что нет никакого городка, и поселян с топорами нет, и ее тоже – нет. Нет этих чудных рубиново-алых глаз, нет легких, белых как солнце, волос. Нет голоса, ясного и властного, сердитого, совсем мальчишеского, а просто он умирает где-то в пустыне, под белым яростным солнцем, и все это – лишь морок, обман, смертный сон.

Из-под рассыпавшейся в доски столешницы выполз корноухий стрелок и, обтирая кровь со лба, хрипато выкрикнул:

– Чего вытаращились?! Палите ее! Тащите огонь! Поджигайте стрелы, и палите! Супротив огня ведьма ничего не может!

И Гроссмейстер с облегчением – все на месте, все есть! – перепрыгнул через бочку, и через другую, походя пнул корноухого в лицо, сломав скуловую кость, выхватил свою девицу из воздуха, поперек живота, как кошку, и страшными скачками, петляя, помчался к лесу.

4

Он бежал так быстро, что, казалось, лес летел ему навстречу темной грозною стеной. Под ногами летела земля, разлетались желтые лепестки дрока. По ветру летели вопли – за ними была погоня. Но он бежал так быстро, что, казалось, летел.

Несколько стрел пролетели – правда, ушли далеко в сторону, зарылись в траченную овцами траву.

Гроссмейстер, однако, стащил девицу свою с плеча, прижал к груди, охватив затылок ладонью. Рванулся изо всех сил, с диким криком перемахнул через плотные заросли шиповника и папоротника у кромки леса, и угодил точнехонько в кусты ежевики прямо за ними. Откатился в сторону, обнимая девицу, прикрывая руками, всем телом. Изодрал щеку о ежевичную ветку, зашипел, сжимая зубы так, что они едва не выкрошились, загоняя обратно в глотку слова, которыми негоже оскорблять женский слух.

И услышал отборную солдатскую брань – как если бы череп у него треснул от натуги, и те слова через трещину все же просочились наружу. Бранилась девица, как ела: монотонно, основательно, с явным удовольствием. Гроссмейстер уткнулся носом в прелую лесную землю, покрытую опавшей листвой, и захохотал счастливо и глухо.

Отсмеявшись же, помог девице подняться, заставил бежать, продираясь сквозь подлесок, то подталкивая под тощий зад, то пригибая ладонью к земле белокурую голову. Сам, пользуясь любым просветом между веток, опутанных повиликой, высматривал погоню. Как он и надеялся, поселяне в лес не полезли.

Вяло побродили шагах в пятнадцати-двадцати, перекликаясь, поискали стрелы. Только один повернулся, и глянул в ту сторону, куда они бежали.

Гроссмейстер приложил палец к губам и надавил девице на плечи. Она понятливо кивнула, присела на один из огромных корявых корней, вырывавшихся из земли, будто дерево собиралось встать на дыбы, а он, подбирая то камень, то ветку стал швырять их вдоль кустов и в кроны деревьев – подальше.

Глаза цвета закатного солнца расширились от изумления, девица глядела на него, чуть приоткрыв рот и хлопая восхитительными снежно-белыми ресницами. Гроссмейстер ухмыльнулся. На него и прежде не раз смотрели как на сумасшедшего, но никогда еще это не доставляло ему такого удовольствия.

– Грачи, – объяснил он. – Птицы выдают нас.

Переполошив птиц вдалеке, подхватил девицу под локоть и потащил вперед, не уходя вглубь леса, через узорчатые заросли орляка, между валунами, поросшими мхом, то и дело взглядывая на нее, удивляясь, какая она красивая, ловкая, как легко и бесшумно поспевает за ним, хотя, чтобы примериться к широким его шагам, вынуждена почти бежать. Косые лучи солнца пронизывали лесную полумглу, вспыхивали в спутанных белых волосах призрачным серебром, озаряли холодное, сосредоточенное лицо, багрянцем и пурпуром горели в хищных, как у горностая, глазах.

Пахло хвоей, сыростью, проклятой ежевикой. Все время хотелось смеяться – неизвестно чему. Тот гепард был всего лишь паршивой кошкой. И как он мог думать иначе?

Наконец, Гроссмейстер нашел подходящее место, достаточно укромное, из которого, однако, хорошо просматривалась пустошь. Постучал носком сапога по коряге, увитой плющом, проверяя, не слишком ли трухлявая, и не притаилась ли там гадюка. Подал руку беловолосой своей, прекрасной как лунный свет, помог ей сесть.

И вдруг увидел кровоподтеки на нежном предплечье (егерь! тот проклятый егерь!), а на рукаве бурые пятна.

Кровь?!

Схватил ее за плечи, ощупал руки, ноги, придерживая за подбородок, осмотрел лицо. Она отбивалась, молча и яростно, только теперь-то он знал ее истинную силу и не принял эти глупости во внимание.

А напрасно.

Девица укусила его за руку, сильно (как горностай!), ударила обеими ногами в грудь, свалилась с коряги, резво отползла назад, нашарила сучковатую палку и угрожающе выставила перед собой.

– Я ничего тебе не сделаю, – быстро сказал Гроссмейстер, тоже отступив на шаг, и поглядывая украдкой на руку (неужели прокусила перчатку?). – Просто хотел удостовериться, что ты не ранена.

– Так и спросил бы!

Это ему в голову не пришло. Поразмыслив, он произнес слова, коих никому и никогда не говорил:

– Прости. Тебе не надо меня бояться.

Девица злобно фыркнула, но опустила палку.