Он отошел, чтобы не пугать ее больше. Грачи, растревоженные им, все никак не успокаивались, галдели, кружили в небе, а неба будто и вовсе не было – белесая, необъятная бездна, к которой тянули ветки дубы и буки.
Хотелось улечься на землю, подмяв под себя душистые листья папоротника, и смотреть в это небо, слушать бездумно птичий грай. Любовь не зря называют болезнью. Симптомы те же, что при лихорадке: сердце стучит как бешеное, разум мутится. Бросает то в жар, то в холод. Стоило ему отвести взор от девицы, как тут же хотелось взглянуть на нее еще раз, а взглянув, он с трудом отводил от нее глаза. Он немного устал от любви. Он немного скучал по тому времени, когда сердце его было каменным.
Гроссмейстер вздохнул и, раздвинув колючие ветки шиповника, окинул взглядом пустошь.
Никого.
Зато по армейской дороге к селению по двое, по трое тянулись люди. Похоже, деревенщина отправилась зализывать раны, благоразумно отказавшись от опасной затеи преследовать ведьму и
– Почему ты не убил их? – спросила девица.
– Чтоб у них не было такой уж охоты гоняться за нами, – ответил Гроссмейстер, не оборачиваясь. Опустился на колено, стащил перчатку с левой руки (перчатка была цела, но между большим и указательным пальцем розовел полумесяцем след от укуса – ну, звереныш!), выискивая среди резных, как на гербах, листьев ежевики спелые ягоды.
– Если бы ты убил их, некому было бы за нами гоняться.
– Да с какой же стати мне убивать эту рвань? Может, еще и кур надо было перерезать?
Девица, как ни странно, пробормотала что-то одобрительное. Потом снова спросила:
– Долго еще собираешься здесь торчать?
– Надо дождаться Ашраса, – Гроссмейстер повернулся к ней, протянул ягоды на раскрытой ладони. Девица приблизилась, поглядывая на него сердито, с опаской. Но взяла одну.
– Кто это – Ашрас?
– Мой жеребец.
– Забудь, – рассмеялась она, – ты ни за что не получишь его обратно. Твой жеребец стоит больше, чем весь этот дрянной…, – и произнесла название городка, из которого Гроссмейстер смог различить лишь набившие оскомину
– Что это значит? – спросил он. – Нет, постой, сам догадаюсь. Что-нибудь мрачное и высокопарное. Как Озеро Странной Смерти. Или Долина Страданий? Что-то вроде Гибельного Леса, или Урочища Слез? Ведь так? Что же это за остров, скажи мне? Что за угрюмые люди живут здесь? Почему не назвать озеро просто… Восточным? Долину – Цветущей? Ох, не зря та озерная дева топила жонглеров. Тут от них, видно, не продохнуть.
– Ты шутишь, – с надеждой сказал он, но девица лишь пожала плечами:
– По крайней мере, для поэтов слова – золото, и они не тратят их понапрасну. Если им не платят за каждое, конечно, – она взяла еще ягоду. – А вот твоего коня уже ставят в стойло, и мысленно делят барыш, который выручат за него на ближайшей ярмарке в Гавани.
– В Гавани Рыданий? Или в Гавани Ужаса? – Гроссмейстер закинул в рот оставшуюся ежевику, прожевал и сплюнул в сторону хвостики. – Держи карман шире. Ашрас никого к себе не подпустит.
– Даже если и так. Он не собака, чтобы найти тебя по следам.
– Найдет, будь уверена, – он достал тонкую серебряную трубочку, которую носил как подвеску на шее, и дунул в нее.
Ничего не произошло.
– Что это? – спросила девица, заглядывая ему в руки с любопытством ребенка.
– Волшебный свисток.
– Свистки свистят. Даже волшебные.
– Он свистит. Просто ты не слышишь. Его слышат только лошади.
– Обычные лошади? Или волшебные? – ехидно поинтересовалась она.
– Ну, не удивительно ли? Ведьма не верит в волшебство!
– Я не ведьма! – отрезала девица
– Ни разу не встречал настоящей ведьмы, – сказал он, посмеиваясь. – До этого дня. Мою мать называли ведьмой, но… Она просто рыжая и своенравная.
– Да не ведьма я!!!
– А кто? Волшебная лошадь? Ты летала! Ну, может не совсем летала, но висела в воздухе – я видел.
Девица упрямо сдвинула брови:
– И что с того?
– Да ничего, – сказал он, глядя на нее с насмешливой нежностью. – Знаешь, в Аравийском море водятся удивительные рыбы – нарке. У них крылья, рога, и длинный тонкий хвост. Они парят в толще вод, словно птицы в небесах, и, если к ним прикоснуться, могут ударить молнией. Совсем как ты. Я однажды настиг нарке – потом дня три рука была как неживая.
– Ты сейчас сравнил меня с…
– Они красивые. Жуткие, но и красивые. Эти нарке, – заверил ее Гроссмейстер, но потом не выдержал и рассмеялся. Он и припомнить не мог, когда еще столько смеялся. Может, и никогда.