Их любимая злодейка

Словно доказывая правильность моей мысли, Вечер без слов передал мне гребень и в полном молчании опустился на кровать. Повернулся ко мне спиной. Замер в ожидании. Каждое утро я расчёсывала его длинные роскошные волосы и заплетала в косу. После он подходил к зеркалу, чтобы полюбоваться на сей «шедевр» парикмахерского искусства. Бросал короткий взгляд на своё отражение, и губы трогала едва заметная ироническая улыбка. Я оставалась себе верна: всякий раз коса получалась ужасной.

Но эльф говорил: «Спасибо». Мягко и вполне искренне. И смотрел на мои волосы, а потом — на губы.

Глава 32

Я смотрела на Вечера, застывшего спиной к окну. На его волосы, золотящиеся в свете Аламака. В ворот рубашки, расстёгнутой с неэльфийским бесстыдством. Ласкала взглядом изящное горло, яркую красную метку на шее.

Почему я не делала первый шаг? Не хотела? Ждала инициативы от того, кто её проявить не осмелится? Всё ещё жила предрассудками, говорящими, что женщина должна быть пассивной?

Во взгляде эльфа, в глубокой сапфировой синеве, читалась жажда. Желание пряталось под сенью длинных опущенных ресниц. И кусочек тела, что был виден в вырезе рубашки, эти три расстёгнутые пуговицы возбуждали сильнее откровенной наготы.  

Всё это было моим. Оставалось подойти и взять.

Что я и сделала.

За моим приближением Вечер наблюдал настороженно. Надеялся, что правильно угадал мои намерения, и в то же время не верил в это. Не шевелился. Казалось, даже не дышал. С каждым моим шагом голубые глаза всё больше темнели, зрачки расширялись, заполняя радужку. Когда я подошла вплотную, из груди эльфа вырвался короткий судорожный вздох. Всю напускную холодность будто сорвало ветром. Эмоции  хлынули наружу, прорвали плотину самоконтроля — неуверенность, мучительное нетерпение, страсть. Ничего больше не скрывало это прекрасное лицо. Желания и мысли были как на ладони.

«Ну же, — умолял его взгляд. — Давай, пожалуйста».

Я коснулась распахнутого ворота рубашки, провела пальцами по границе ткани и кожи. Наслаждаясь, Вечер прикрыл веки. Грудь его приподнялась в глубоком вдохе и медленно опустилась.

Мой.

Я встала на цыпочки, прижалась губами к горлу, к нежному местечку под кадыком, и от этой нехитрой ласки эльф дёрнулся, шумно втянув воздух. Его запах  — теперь другой, более древесный, менее сладкий, но по-прежнему правильный — всё ещё пленил. Языком я собирала вкус его кожи, и, подставляясь, Вечер выгибал шею.

Его руки нерешительно опустились на мою талию. Сжали крепче, смяв шёлковое платье, собрав ткань складками. А потом…

Потом от робости не осталось следа.

Куда исчезли неуверенность и смущение? Кто этот незнакомец с силой вдавивший меня в своё тело, с рычанием опрокинувший на кровать, накрывший собой и голодно, жадно впившийся в губы?

Целовался эльф неумело. Но как самозабвенно! Словно время стремительно истекало и он пытался урвать как можно больше. Словно боялся, что в любой момент его могут оттолкнуть. Что я передумаю, уйду, оставлю его в одиночестве — мучиться от неутолённой страсти.

Но и во мне самой разгорался пожар вселенских размеров. Внизу живота сладко ныло. Грудь распирало от переполняющих чувств, будто внутри, за рёбрами, зрел, наливаясь жаром, огненный шар. И я готова была взорваться, сжечь всё дотла, умереть и воскреснуть.

Ладонь эльфа накрыла мою грудь поверх платья, скользнула ниже, под юбку. Прохладные пальцы отодвинули бельевые кружева и наконец оказались там, где были нужны больше всего. Прошлись по складкам, нащупали влажную щель и толкнулись внутрь.

Толкнулись. И замерли.

К моей досаде, в эльфе проснулся вчерашний девственник. В движениях снова ощущалась скованность, боязнь сделать что-то неправильно, причинить боль. Неопытность не всегда была достоинством.

Вспомнив строгую эльфийскую мораль, я задалась вопросом: а знал ли Вечер, как выглядит клитор и где его искать? Похоже, мне предстояло заняться его обучением.

— Возьми меня, — шепнула я в длинное ухо, обрамлённое волосами, и куснула за острый кончик. Подгоняя, ударила мужа пяткой по ягодицам.

И он послушался. Дрожащей рукой приспустил штаны — мы так и остались в одежде — устроился между моими бёдрами и ворвался. Резко. Заполнив меня одним толчком. 

Глава 33

Пока память, а главное, магия не вернулись, я была уязвима. Поэтому вечерами Кхалэ постепенно и очень дозированно вводила меня в курс государственных дел, а также просвещала по поводу придворного этикета. Тот в свою очередь сводился к двум вещам: к тому, что мне нужно было делать, — наводить на всех страх, и к тому, чего нельзя ни в коем случае, — показывать свою человечность. Таким образом, с посторонними людьми я в основном молчала и хмурилась.

Острые вопросы, возникающие у меня время от времени, Кхалэ обходила с мастерством фокусника. Уводила тему в безопасную сторону или заставляла блуждать в дремучем лесу непонятных терминов и обтекаемых фраз.

И я всё чаще думала о том, что она скрывает. Какую правду запрещает говорить мне под страхом смерти? И подозревала, что, если прямо потребую ответа, Кхалэ заставит меня забыть, что я о чём-то спрашивала.