Иллюзия закона. Истории про то, как незнание своих прав делает нас уязвимыми

В исключительных обстоятельствах министр внутренних дел мог распорядиться об освобождении из-под стражи. С 2003 года государственный секретарь (ныне министр юстиции), хотя и не пересматривает регулярно приговоры, имеет право распорядиться об освобождении пожизненно заключенного в исключительных обстоятельствах (обычно на основании «сострадания») (60).

В 2013 году, однако, ЕСПЧ заявил, что правила, которыми руководствовались министры, осуществлявшие эти полномочия (изложенные в так называемом «Руководстве по пожизненно заключенным»), были чрезмерно ограничительными и не имели «ясности». Именно поэтому он вынес решение против Великобритании. В нем никогда не говорилось, что мы не можем приговаривать убийц к пожизненному заключению. После того как в 2014 году наш Апелляционный суд разъяснил сферу применения «Руководства по пожизненно заключенным» (61), ЕСПЧ подтвердил в деле 2017 года, что система уголовного правосудия Англии и Уэльса по факту соответствует требованиям (62). С учетом доктрины свободы усмотрения, благодаря этому механизму Великобритания удовлетворительно справлялась со своими обязательствами по третьей статье Конвенции. Суды Англии и Уэльса по-прежнему могут выносить приговоры, подразумевающие пожизненное заключение. Самые плохие и жестокие преступники по-прежнему будут проводить остаток своей жизни в тюрьме. Все, что требовалось от системы, – это наличие потенциальной возможности пересмотра приговора при возникновении исключительных обстоятельств. Если такая возможность возникает (а это вопрос к нашему правительству), никто не требует немедленного освобождения заключенного. Окончательное решение всегда остается за Великобританией.

2. «Закон о правах человека… гарантирует каждому право на семейную жизнь, независимо от того, насколько ужасны его злодеяния или кому он причинил вред» (63).

Пожалуй, самым большим проклятьем бульварной прессы является восьмая статья – право на уважение частной и семейной жизни – и ее взаимодействие с иммиграционным законодательством. Мало что вызывает больший гнев, чем случаи, когда все попытки правительства депортировать нарушивших наши законы иностранцев оказываются безуспешными.

Именно поэтому Тереза Мэй, будучи министром внутренних дел, в 2013 году заявила парламенту, что «некоторые судьи […] решили игнорировать волю парламента и продолжают интерпретировать закон в пользу иностранных преступников, а не общества» (64). А чуть позже, в том же году, подписалась под статьей, опубликованной в газете Mail on Sunday, с заголовком: «Это моя работа – депортировать иностранцев, совершающих преступления, и я буду бороться с любым судьей, который встанет у меня на пути» (65).

Не поймите меня неправильно – я прекрасно понимаю озабоченность общества этой проблемой. В правовых системах по всему миру закреплено, что иностранный гражданин, совершивший тяжкое преступление, должен быть лишен привилегии оставаться в принявшей его стране, и я убежден, что многие люди согласятся с этим общим принципом. Тем не менее он будет неизбежно подвергаться ограничениям. Одно из таких ограничений вытекает из третьей статьи – запрет на пытки. Мы не депортируем людей, насколько бы нежелательным ни было их присутствие в нашей стране, если существует риск того, что на родине они могут подвергнуться пыткам, – точно так же, как мы не посылаем людей на смерть от рук иностранных палачей. Это сделало бы нас соучастниками, кровь была бы на наших руках, даже если бы топор, петля или шприц на самом деле находились в руках саудовского, иранского или американского исполнителя.

Восьмая статья в этом плане отличается. Она, как мы уже с вами видели, описывает ограниченное право. Она никоим образом не «лучше британского паспорта» (66), как это утверждает обозреватель газеты The Sun on Sunday Тони Парсонс (66). Тем не менее суды должны с ней считаться, когда будут решать, что важнее – общественный интерес в депортации преступника или его права человека.

Полный анализ работы законодательства в области иммиграции выходит за рамки этой книги, однако статистика показывает, что лишь меньшая часть апелляций иностранных граждан, которым грозит депортация – 14 процентов за тот год, когда миссис Мэй скакала по рингу и отвешивала колкости судьям, – действительно удается удовлетворить на основании восьмой статьи (67). Существует правовая презумпция, что любой иностранный гражданин, приговоренный к тюремному заключению на срок от двенадцати месяцев, подлежит депортации (68), и суды ясно дали понять – опять же, в том же году, когда миссис Мэй открыто бросила вызов, – что «только в исключительных случаях такие иностранные преступники смогут доказать, что их права, гарантируемые первой частью восьмой статьи, перевешивают общественный интерес в их депортации…». Весы сильно склоняются в пользу депортации, и необходимы чрезвычайно убедительные доводы (даже «исключительные»), чтобы права иностранного преступника оказались важнее интересов общества в его изгнании из страны (69).