Именинница

Дом моей тети стоит на реке Буна, в месте ее впадения в Адриатическое море, неподалеку от маленького города под названием Велипойе, где проживает не больше тысячи человек. В свете полной луны вода в реке кажется зеленой, и мне хочется прыгнуть с тетиного моста и переплыть на другой берег. Там — Черногория, это так близко. Я кричу тем, кто сидит вокруг костра по ту сторону реки, и они мне отвечают. Разделяющая нас граница невидима.

Тетя живет одна. На фотографиях, которые стоят на книжных полках и дощатом столике в прихожей, я вижу ее бывшего мужа, но я так и не поняла с тетиных слов, вдова она или разведена. Я стесняюсь ее об этом расспрашивать, для этого мы недостаточно знакомы. Думаю, тетя сама обо всем расскажет, после того как задаст мне интересующие ее вопросы, в том числе и те, ответа на которые у меня нет.

У тети хороший дом, слишком просторный для одного человека. Река и окрестный берег дышат таким покоем, что беспрестанные метания в моей голове ненадолго стихают. Но все начинается по новой, когда тетя достает из огромного шифоньера фотоальбом. Внезапно мне в голову приходит мысль, что любая попытка вычеркнуть себя обречена на неудачу. Напрасно я жгла фотографии в бочке за домом Тумаса и Анетты, их хранится гораздо больше в маленьком городке в северной Албании.

Но что это за девочка, под изображением которой чернильной ручкой выведено: «Зана»?

О чем она думает?

Я понимаю, что это я, сходство очевидно. Не знаю только, как к ней приблизиться. Столько теперь всего между нами.

Больше всех мне понравился снимок, который был увеличен и потому занимал всю страницу целиком.

Мама и папа, еще до появления на свет Элиота и Юлии. Такие юные, почти как я сейчас. Держатся друг за друга, любят друг друга, доверяют друг другу. Ни он, ни она, конечно, не догадываются, что несколько лет спустя будут мертвые лежать в квартире на Далагатан в Стокгольме, вместе со своими старшими детьми.

И мне так хочется заговорить с ними, предупредить. Потому что на фотографии они живые.

— Ты не можешь здесь оставаться, Зана, понимаешь меня?

— Здесь, у тебя, ты имеешь в виду?

— В Албании, в Шкодере.

— Но я только что приехала.

— И должна уехать.

— То есть… я дома. Именно так я это чувствую, тетя…

Я впервые назвала ее так.

— Ты задаешь людям вопросы, а это опасно… Очень опасно.

— В чем опасность, объясни наконец.

— Об этом могут узнать не те люди. И они не захотят рисковать.

— Рисковать? Чем? Я не понимаю.

— Твой папа был очень успешный человек.

Это похоже на начало истории.

Кухня у тети большая, потолки высокие. Над нашими головами нависают деревянные перекрытия. Газовая плита рядом со старинным очагом. Чуть поодаль лестница на второй этаж, где раньше были господские комнаты. И в этот момент со мной что-то происходит. На какое-то мгновение я забываю, где нахожусь. Мелкая дрожь волной поднимается по спине, — вверх, к щекам, которые уже пылают — от гордости. Тетя только сейчас заговорила об отце, и первое, что я услышала, — что он был очень успешным человеком.

— Папа? — переспрашиваю я. — Чем он занимался?

— Торговал оружием во время гражданской войны.

Кровь в щеках запульсировала — от еще большей гордости.

— Войны?

Тетя кивает:

— Ты родилась в самом ее начале, в девяносто седьмом году… Тогда твой папа много заработал. Оружие доставляли в Косово контрабандой, по реке и через горы. Но когда все закончилось и наступил мир, папе пришлось искать новые рынки. Так он оказался в Швеции.

Тетя показывает новые снимки. На них моя семья в день отъезда.

— Я думала, что больше никогда тебя не увижу. Сама не знаю почему, просто так чувствовала… Это вы в аэропорту…

Фотография помята, как будто ее выбросили, а потом передумали и снова подобрали. Здесь вся семья — единственный снимок, где мы вместе.

И теперь наши лица, — мамы, папы, Элиота, Юлии и мое собственное, — не кажутся такими чужими. Да, это мы, какими были тогда.

— Есть еще одна фотография, которую я хотела тебе показать.

В самом конце альбома. Это портрет, совсем маленький, как на паспорт. И он старше других снимков. Это видно не только по состоянию бумаги, но и по прическе мужчины и его костюму.

— Твой дедушка, отец твоего папы и мой. Ты никогда его не видела, потому что он долго сидел в тюрьме. За то, что занимался тем же, что и твой папа, — провозил оружие по реке.

Должно быть, по мне видно, что я ничего не понимаю.

— Дедушка нарушал закон, — объясняет тетя, — потому что это было нелегальное оружие. Он занимался контрабандой, как и твой папа, который на этом разбогател.

Щеки все еще пылают, и прохладная дрожь снова пробегает по спине. Гордость? Но теперь я не знаю, что с ней делать.

— Мы выросли в этом доме, я и твой папа, Мирза. Он уже в детстве решил, что будет как отец, то есть твой дедушка. Я выбрала другую дорогу и оказалась права.

Она сказала это без тени озлобленности или гордости, — никаких там «я же говорила». Я, во всяком случае, не услышала в словах тети ничего, кроме печали, — того, что сейчас было написано и на ее лице.

— И ты должна немедленно уехать, чтобы с тобой не случилось того же, что и с твоим отцом.