Императорский покер

"Я настроен не начинать войны с Францией, пока не обеспечу для себя содействия Польши (…) Если поляки меня поддержат, успех дела и победа гарантированы, ибо они не полагаются на надежде превышения таланта Наполеона, но на нынешнем отсутствии сил у императора французов".

И как же в свете данного письма выглядят утверждения господ, распространяющихся о "захватнической агрессии Бонапарте в отношении России"? Я уже упоминал, что войны Наполеона, по сути своей были оборонительными действиями, основывающимися на принципе, что лучшая защита – это нападение. Абсолютная уверенность в том, что Александр ударит на запад самое позднее в 1812 году, привела к предупредительному наступлению, вместо ожидания того, когда российские войска пересекут Эльбу. Еще раз это было вопросом жизни и смерти.

С этим отступлением – да ехидным (а как тут не быть ехидным?) – мы слишком сильно забегаем вперед. Давайте возвратимся к плану Александра. Этот план, обозначаемый российской разведкой псевдонимом "Великое Делание"[104], потерпел поражение по той прозаической причине, что поляки решительно отвергли царские обещания и сразу же сообщили о них в Париж. Таким вот образом "позиция Варшавы разбила в пух и прах план застать Наполеона врасплох" (Кукель), но намерений Александра не изменила. Все так же – видя, что Испания, словно вечно голодный дракон, заглатывает очередные десятки тысяч французов – он готовился к нападению, но передвинул его по по времени ев шесть-десять месяцев, чтобы собрать соответствующие силы.

И собирал он их с таким напряжением, какого Россия еще никогда не видела. Польская разведка и князь Юзеф Понятовский лично неустанно тревожили французов известиями и неслыханных вооружениях и концентрации русских армий на границах Герцогства с намерением фронтального наступления на запад, хотя как в Париже, Дрездене, а так же в Гамбурге (штаб-квартире маршала Даву) считалось хорошим тоном на подобные сообщения махать рукой. Наполеон, уверенный, что поляки попросту устраивают истерики и преувеличивают в опасении за собственную шкуру, польские тревожные предупреждения называл "глупостями". Только лишь подтверждающие все это сведения, добытые французской разведкой в Петербурге, открыли ему глаза.

15 августа 1811 года, во время торжественной аудиенции, данной дипломатическому корпусу в день рождения Наполеона, случился один из легендарных приступов ярости императора. В присутствии остолбеневших дипломатов со всей Европы и какой-то части Азии, стоя на широко расставленных ногах перед трясущимся от страха послом Куракиным, Бонапарте ревел:

- Вас разбили под Рущуком (в войне с Турцией – Прим. В. Л.), поскольку у вас было мало сил, а знаете почему?! Потому что целых пять дивизий вы вывели из дунайской армии, чтобы направить их к границам Польши! Знаю я ваши коварные штучки!... Коленкур может говорить, что ему заблагорассудится, но я прекрасно знаю, что царь собирается напасть на меня! Я не столь глуп, чтобы предполагать, что вы имеете в виду Ольденбург, за такое ничтожество никто воевать не будет! Я прекрасно знаю, что имеете в виду вы – Польшу!!... Вы пересылаете мне различные планы, касающиеся Польши. Так вот, знайте, что я не позволю тронуть ни единой деревни, ни единой мельницы, ни единой пяди польской земли, даже если бы ваши армии стояли на холме Монмартр!!!

Вам достаточно? Польская карта была открыта. Куракин, трясясь, выбежал из дворца Тюильри, он почти что плакал, и единственное, что он мог выдавить из себя на выходе, было:

- У Его Императорского Величества сегодня так жарко…

И с каждым днем теперь становилось все жарче. Уже 16 августа Наполеон в специальном мемориале уточнил главную цель близящейся конфронтации («восстановление Польского королевства»), после чего приступил к концентрации Великой Армии в таких размерах, которых Европа в течение всей своей истории никогда не видела. Он заставил Пруссию и Австрию заключить союзные договора, собрал более полмиллиона солдат из различных стран и 9 мая 1812 года выступил из Парижа на восток – на войну.

Он не хотел ее. Война была ему ужасно не к месту. В Испании у французов все шло настолько паршиво, что хуже уже просто не могло быть. История продолжающейся уже более четырех лет испанской кампании была альманахом немногочисленных успехов и бесчисленных поражений французских маршалов. Испания сделалась воспаленной язвой на теле Империи, и каждому было ясно, что только вмешательство самого «бога войны» во главе Великой Армии может сдвинуть чашу весов в пользу французов. Только сам он опасался идти за Пиренеи, поскольку царь только этого и ожидал. Потому вначале ему нужно было разбить царя.