Императорский покер

Наполеон был с ними, но в реальности от чистого сердца с Наполеоном были только французы и поляки. И не было с ним Бога, поскольку Бога – величественно безразличного к "мелким людским счетам" - не было ни с кем. С Императором Европы была Европа, числом огромная, словно пирамиды фараонов, как они тяжелая – и как раз она его и раздавила. Как мог этот видящий все и вся математик ("предводитель математиков" - помните во вступлении), столько раз побеждавшего превосходившего числом врага гениальными маневрами, как мог он поддаться обманчивой магии цифр, включающих паршивых солдат – плохо выученный сброд со всего континента? Как мог этот превосходный знаток истории персидских войн, зная, с какой нехотью сряжались в войсках Ксеркса представители покоренных племен, опираться на войсках, наполовину сложенных из представителей аннексированных государств? Как мог этот божественный тактик и стратег, учащий своих подчиненных, что основным принципом войны является концентрация и бросок всех сил в избранном направлении, разделить свои человеческие ресурсы на две части и перед решающим розыгрышем оставить триста тысяч самых лучших солдат в Испании? Как мог он забыть собственную же максиму: "Сотня плохих солдат значит меньше, чем два десятка отборных, зато съедят они в пять раз больше"?

Как он мог?!!!

Наполеон старел. Ему было сорок три года, в два раза больше, чем офицерику Бонапарте, который с горсткой "детей" совершал чудеса против массы. Император Бонапарте влюбился в массу любовью стареющей красотки, которая накладывает на щеки тонны пудры, которая никак не помогает, а только вредит, но она об этом не знает.

В этой массе расплывалось все, начиная с источников ее образования; она заслоняла то, что было перед тем, все предыдущие розыгрыши, разведывательные действия, усилия, даже причины войны. Причины? О них никто уже и не думал – все думали исключительно о целях. Причины перестали существовать, да и вообще, существовали ли они? Бертольд Брехт был прав, говоря: "Война, она как любовь – всегда найдет себе дорогу".

Начало кампании Наполеон определил на июнь, руководствуясь подсказками интендантства, которое полагало, что летом будет легче со снабжением войск провиантом. Но интенданты подвели, и не помог даже замечательный урожай – уже с самого начала не хватало пропитания шестисот тысяч человек и корма для лошадей; затем перестало хватать лошадей, повозок, госпитальных палаток, ящиков, пороха, обмундирования – всего. Интендантство, во главе которого стояли два агента д’Антрага, месье Дюма и месье Дару, нанесло "Армии Европы" второй удар, ненамного отличавшийся от удара, который Бонапарте нанес себе сам, умножая количество, вместо того, чтобы шлифовать качество. Жозеф де Мейстр был пророком, когда 17 мая писал: "Францию не победит никто, но Франция способна победить сама себя".

Когда три маршевые колонны Великой Армии добирались до Немана, в головной штаб-квартире, расположившейся в маленьком литовском селении Вилковышки, Наполеон издал знаменитое воззвание к своей армии:

"Солдаты! Вторая польская война начата! (…) Россию, которая грубо нарушает собственные же обязательства, влечет ее же судьба – так что пускай чара рока наполнится (…) Вторая польская война принесет нам не меньше славы, чем первая!...".

Так начался восьмой раунд императорского покера. Только лишь война за независимость в США и франко-прусская война 1870 года приблизились к ней, и только обе мировые войны ХХ века превысили это апокалиптическое столкновение в плане территориального проникновения и моря пролитой крови.

Восьмой раунд начался для "бога войны" неудачно - уже на его пороге не обещающая ничего хорошего судьба запятнала автора bon-mot’а о подстреленном дробью зайце. 23 июня, в два часа ночи Наполеон, символически одетый в польский мундир, направился к Неману на разведку. Возле самого берега в ноги его коня бросился заяц (!), конь споткнулся и сбросил императора из седла. В ночной тишине прозвучал голос кого-то из императорской свиты:

- Плохой знак. Римлянин отступил бы!

Так никто никогда и не узнал, кто сказал эти слова.

Наполеон не желал и не мог отступить. На следующий день сконцентрированные в Литве массы войск (более четырехсот тысяч) начали форсировать Неман. Начавшаяся гроза и несчастный случай с польскими шеволежерами[108], которые начали тонуть в ходе форсирования реки Вилии, только углубили мрачное настроение. "Перед нами тянулась пустыня, желтоватая земля, покрытая несчастной растительностью и виднеющимися где-то на краю горизонта лесами, - писал один з участников похода, - этот вид казался нам тогда зловещим".

28 июня французы, не встречая практически никакого сопротивления, заняли Вильно. Здесь Бонапарте провел восемнадцать дней. На восемнадцать дней больше, чем следовало. Каждый их этих дней приближал зиму, снег и морозы. То была одна из множества мелких ошибок, совершенных в тот год стареющим учеником Марса.