Императорский покер

"Бонапарте сам поставил меня перед необходимостью выбора между ним и Францией: мой выбор был продиктован чувством обязанности, устоять перед которым я не мог. И я принял решение, оплакивая невозможность объединения в одном и том же самом чувстве интересов своей Отчизны и интересов Наполеона. Тем не менее, до последнего мгновения я стану вспоминать, что он был моим благодетелем, ибо состояние, которое я отписываю племянникам, в большей части образовалось из того, что я получил от него. Племянники мои не только не должны никогда об этом забывать, но обязаны говорить о том собственным детям, а их дети – своему потомству, чтобы память об этом факте была увековечена в моем семействе из поколения в поколение; чтобы мои непосредственные наследники и их потомки пришли с наиболее производительной помощью всякому, носящему фамилию Бонапарте, если бы таковой требовал подобной помощи или поддержки. Таким образом, они самым наилучшим образом проявят благодарность мне и уважение к моей памяти".

Наполеон и предполагать не мог, как сильно любит его Талейран, и, тем более, не предполагал, что в Эрфурте этот его обожатель одним махом сам свяжется с Александром, Александра свяжет с австрийцами, а вдобавок в этот небольшой, частный хлев введет месье Коленкура. Впоследствии к ним присоединится еще и Фуше.

Действительно ли Бонапарте ничего не заметил? Ну да, он заметил странную перемену в поведении "брата" (это случилось после первой встречи Талейрана с царем), но приписал это… бесцеремонности и ненадлежащим высказываниям маршала Ланна! Но вот того, что в конвенции от 12 октября большинство полезных для Александра моментов царю было подсказано дуэтом Талейран-Коленкур, заметить не мог, он же ведь не был телепатом, а французская контрразведка в этом вопросе проморгала. Так, по крайней мере, считает Тарле и многие другие историки. Но…

Вот именно, имеется здесь некое "но". Ибо существует и такая, не лишенная головы гипотеза (это же сколько гипотез в моем сообщении, но это, прошу вас, мои уважаемые читатели, покер: та самая игра в которой многие карты так и остаются закрытыми до конца), что Наполеон в Эрфурте использовал Талейрана для того, чтобы обмануть противника, рассчитывая на его нелояльность, и потому-то он и не поверял бывшему министру всех секретов карточной торговли. У этой гипотезы имеются и неплохие ноги. Артур Леви в своем труде "Napoléon intime" цитирует то, что Бонапарте сказал Меттерниху о Талейране вскоре после Эрфурта:

- Я никогда не использую его, если он чего-то желает. К нему я обращаюсь, когда он чего-то не желает, давая ему понять, что как раз этого я и жажду более всего.

Нам известно и другое высказывание императора, благодаря беседе с государственным советником Рёдерером, имевшей место менее, чем полгода после Эрфурта (3 марта 1809 года):

- Талейран, Талейран! Я обсыпал этого человека почетом и богатствами, а он все это использовал против меня! Он изменял меня, сколько мог, при всякой способности, какая встречалась!

Понятное дело, под словом "измена" Бонапарте понимал мошенничества и политические шахер-махеры Талейрана, но он никак не предполагал, что тот осмелился на государственную измену и шпионаж против собственной отчизны – если бы он об этом знал, то приказал бы незамедлительно повесить на ограде площади Кароссел", как однажды обещал дипломату в приступе страсти.

Несмотря ни на что – эрфуртский раунд Наполеон явно проиграл. Специфика этого поражения заключалась в том, что, если до сей поры Бонапарте всегда обладал осознанием того, кито выиграл, а кто проиграл, то на сей раз он ошибся. Наполеон был уверен, что это он победитель, что это он обвел Александра вокруг пальца и даже купил для себя его симпатии. И в этом он был настолько глубоко уверен, что и сам почувствовал к "брату" толику симпатии. Из Эрфурта он написал Жозефине: "Моя приятельница (...) Я был на балу в Веймаре. Император Александр танцевал, а я – нет; сорок лет – что ни говори – это сорок лет (...) Александром я доволен, а он, похоже, мною. Если бы я был женщиной, то, возможно, я в него и влюбился бы (...) Мы охотились на поле битвы под Иеной...".

Какое отношение имеет к проигрышу эта охота? Так вот, на той охоте близорукому царю прямо под ствол, на пять шагов подвели великолепного оленя. Только лишь после того монарх удачно выстрелил в цель. А Наполеон, шутящий в письмах к жене, своим людям сказал, будучи свято уверенным, что выставил молодого соперника дураком и "завел в дебри":

- Это заяц, получивший дробью по лбу и теперь мечущийся по кругу!

Не замечая, что это никак не заяц, но лис, и что сам не попал в него, практически приставив ствол к голове, Наполеон проявил еще большую близорукость. Он уже начал возводить крутую наклонную плоскость собственного падения.

РАУНД СЕДЬМОЙ

Раунд дипломатов и девиц на выданье

(Игра на три стола: в Париже, Петербурге и в Вене)

МАТРИМОНИАЛЬНАЯ ПРОВЕРКА