Талейран, как мы уже знаем, старался быть в Европе представителем Европы против Франции, а не наоборот, и потому, изложив царю проблему, изо всех сил начал уговаривать его не отдавать Екатерину, не выдавая при том даже взглядом, что ему известно об отношениях, соединяющих Александра с сестрой. Перед самым прощанием «великанов», царь в беседе с "братом" упомянул о деле, говоря при этом, более-менее, так: сам он буквально мечтает о том, чтобы Наполеон сделался его шурином, тем не менее, хотя он повелитель всей России, он не властен над собственными сестрами, поскольку ними правит мать, царица Мария Федоровна. Как бы ему хотелось иметь в Париже кого-нибудь из своей семьи, кто приветствовал бы его на берегах Сены сестринским поцелуем, но, к сожалению, ему не известно, а нет ли у матери каких-то иных планов в отношении Екатерины. Понятное дело, лично он, возвратившись в Петербург, сделает буквально все, чтобы склонить сердце сестры к союзу с его любимым приятелем, и даже если Мария Федоровна запланировала какой-то другой брак, он не станет щадить усилий, чтобы привести к изменению такого ее решения. Он уверен, что все это удастся, и его мечты сбудутся, во всяком случае, он желает этого, как ничего иного на свете. Однако же, что вполне понятно, он не может здесь, в Эрфурте, на все сто процентов гарантировать результата собственных усилий, перед этим ему необходимо переговорить с обеими женщинами.
Иначе говоря, Александр ответил: да, но… Именно это НО (наряду с не проявлением согласия на российскую вооруженную интервенцию против Австрии) и вызвало, что Наполеон проиграл эрфуртский раунд императорского покера. Ведь Бонапарте, выслушав приведенную выше речь, уверился в том, что обманул царя, что поставил его перед ужасной дилеммой, перед проблемой: а что делать? Каким образом из всего этого выкарабкаться? Почему корсиканец это делает, неужто он и вправду желал установить самый плотный союз между нами? То есть – как уже было сказано – что подстреленный дробью заяц станет бегать по кругу, не зная, куда ему бежать.
Но все это рассуждение было ошибочным, поскольку царь не встал перед ужасной дилеммой, он не задавал себе никаких вопросов и прекрасно знал, что ему делать, то есть, как от всего откреститься. И он решил незамедлительно выдать сестру за кого-то другого, но кого-то такого, кто не мог бы закрутить голову Екатерине своей красотой и не мешал бы заниматься с ней любовью, как и раньше. И такого человека он нашел вскоре после возвращения из Эрфурта домой. Им был герцог Георг Ольденбургский, витающий в облаках поэт-графоман и филантроп, с гадкой фигурой, уродливый, неуклюже передвигающийся, а ко всему еще и заикающийся.
В Петербурге царя приветствовали взрывом радости.
- Никто уже и не надеялся, что это чудовище выпустить Ваше Императорское Величество в целости и сохранности! – сообщил один из генералов, за что его резко упрекнули, поскольку тот произнес это вслух.
По вопросу супружества Екатерины никаких трудностей не было. Царица-мать, которая прекрасно знала про особенную связь своих деток (сама она называла это культурно "оригинальностью Кати"), скорее уж выдала бы дочку за самого черта, чем за "корсиканское чудище Минотавра" (ее собственные слова), сама же «Катя» сказала:
- Предпочту быть женой попа!
Так что в молниеносном темпе на свадебный рушник поставили парочку, составные части которой соответствовали друг другу, как кулак носу. И Георгий Ольденбургский кулаком здесь никак не был. Тут я вспомнил, что совершенно забыл указать, кем же, прежде всего, он был. А был он кузеном… царя Александра, так что все осталось в семье. "Катя" выехала в Тверь, где ее супруг трудился на посту генерал-губернатора, и именно там братец ее и посещал. После одного из таких визитов, продолжавшегося пять дней (начиная с 10 декабря 1809 года), царь с неохотой задумался о необходимость часто преодолевать четыреста пятьдесят верст в одну сторону и четыреста пятьдесят верст в другую сторону, в Петербург, так что он, не церемонясь, забрал «опять» «самое роскошное существо на свете» домой и точка.
Лакмусовая бумажка окрасилась, и теперь уже у Наполеона была уже стопроцентная уверенность относительно нежелания Александра. Дополнительное свидетельство враждебности «брата» он получил в ходе войны с Австрией летом 1809 года, когда русская армия – несмотря на постоянные напоминания Парижа – не только не помогла французам, но даже пыталась мешать их союзникам, полякам. Бонапарте понял, что с этого пути возврата тоже не будет. Матримониальная проверка с Екатериной, а точнее – ее эффект, имела колоссальное значение для приготовлений к трагическому финалу императорского покера. Наполеон сам назвал его "перевертыванием карты". А такой поворот производят, чтобы осмотреть ее реальную сторону.