Но мы снова чуточку опередили ход событий. Давайте вернемся к беседе от 28 декабря, в ходе которой Коленкур попросил у царя для Наполеона руку Анны Павловны, обещая за это не расширять владения Польши. По приказу Бонапарте посол потребовал дать ответ, самое большее, в течение двух дней. Александр ответил эрфуртскими фразами о том, что подобный союз – это его самая большая мечта, но тут же заявил, что два дня все же решительно мало, ведь ему необходимо посоветоваться с матерью и другими членами семейства. Ему нужно десять дней. Так что пускай Коленкур подождет ответа эти коротенькие десять дней, проводя это время с пользой, например, разрабатывая с канцлером Румянцевым договор по польскому вопросу.
"Хитрый византиец" рассчитывал на то, что в течение десяти дней он припечатает Польшу в границах Герцогства Варшавского, а после того как-нибудь ускользнет от матримониальных планов. Выиграть все, не давая взамен ничего. Но в этом он сильно просчитался.
Коленкур с Румянцевым справились быстрее всех, поскольку оба желали Польше только всего худшего. Уже 4 января они подписали конвенцию о не восстановлении Польши (сформулированной таким образом, что это ужасно оскорбляло поляков), которую Наполеон, понятное дело, не ратифицировал. Что же касается Анны Павловны, то Петербург после более чем месячного затягивания дал отказ в сватовстве, объясняя это слишком юным возрастом царской сестры.
Многие историки, например, Тарле, утверждают, что только лишь после того Наполеон решил взять в жены австриячку, тем более, что еще 28 января 1810 года его советники ссорились на специальном заседании, кого же выбрать: Анну или Марию Людовику. Все это чушь – Наполеон принял решение уже давно, а все споры и размышления о различных вариантах были только элементами кружевной игры, которую я описал[99]
. В тот момент, когда письмо с отказом только-только отправилось из Петербурга, Вена уже выразила свое согласие (7 февраля 1810 года) на брак Наполеона и Марии Людовики. Бонапарте решение царя никак не волновало, он знал, что это будет отказ.Факты жестоки к историкам, упорно твердящим, будто бы "бог войны" желал российской женитьбы. Так вот, письмо с отказом от царя в Париж пришло тогда, когда в Вене уже несколько дней форсировано готовились к брачной церемонии. Оставшийся в дураках Александр сказал Коленкуру:
- Ваш монарх решил взять в жены австрийскую эрцгерцогиню еще до того, как получил мой ответ. Выходит, это означает, что…
Что это означало – нам уже известно, так что нет смысла цитировать дальше печальных воплей мастера покера, который на сей раз повелся на великолепный блеф противник и теперь отовсюду слышал злорадные хихиканья и напоминания о своей политической неумелости. В Петербурге в это время ворчали: "Неспособный, как в договорах, так и в военных делах".
Мне кажется, я уже в достаточной степени показал, что означала матримониальная проверка "бога войны", и что он вовсе не намеревался жениться на ком-то из женской ветви дома Романовых. Так что, господа специалисты по наполеоновской эпохе, пора, наверное, перестать бредить о жарком намерении Бонапарте плодить детей марки “franco-russe”.
Вот только все удовольствие мне смазывает факт, что я не первый. Кто до этого додумался. Когда эта книжка была в фазе консультаций по рукописи, я узнал о мнении Фридриха М. Киршайзена. Этот наиболее выдающийся историк-наполеонист. Ярый враг Бонапарте и никогда его не щадящий, в своей биографии Наполеона он выдвинул следующее предположение (разница заключается лишь в том, что я не предполагаю в нескольких предложениях, но утверждаю на основании представленного выше анализа):
"Следует усомниться, думал ли Наполеон серьезно о женитьбе на русской княжне, ибо, во-первых, великая княжна была слишком молода, во-вторых, она была иного вероисповедания, в-третьих. российский императорский дом е был столь уважаемым, как австрийский. И, наконец, Наполеон прекрасно осознавал нежелание на этот брак царицы-матери. Скорее всего, он потому столь официально относился к проекту российской женитьбы, чтобы вызвать давление на Австрию".
Согласиться необходимо и с Палеологом, у которого – хотя он и принадлежит к плеяде историков, совершенно ошибочно высвечивающих данную раздачу седьмого раунда императорского покера – как-то вырвалось одно крайне верное заключение: "Как оказалось – на сей раз инстинкт Наполеона был безошибочен".
Как я уже сказал, матримониальное испытание-проверка решило обо всем. Ни для кого в Европе с той поры уже не было тайной, что франко-русская война – это вопрос только лишь времени. Россия сразу же начала вооружаться, предполагая, что ей грозит смертельная опасность – первая за всю историю конфронтация с двумя оставшимися империями на континент одновременно. И хотя Австрия после нескольких поражений временно была державой не совсем державной. Вместе с Францией она могла стать стрелкой весов.