– Ходу!
И мы погнали, гремя копытами по грязи, спеша уйти от когорты. Скакали мы во весь опор, но наездник из старика Рафы был паршивый, да и скакунам нашим после утомительного ночного заезда требовался роздых. Обернувшись, я увидел, что когорта настигает нас, а уж если предстоит драться, холоднокровка, то не дело тратить силы на бегство.
Я взялся за рукоять Пьющей Пепел и извлек ее на тусклый свет дня.
– Та самая.
– Убери лютню, Бушетт! – воскликнул я. – Тут драться надо!
– Нет! – послышался крик.
Я уловил какое-то движение и обернулся: через лес, проворно, как олень, в вихре рыжевато-белокурых прядей к нам неслась Сирша, а за ней размытым красным пятном – Феба. С невиданной ловкостью рубака вскочила в седло впереди Рафы и схватилась за поводья.
– Их слишком много, не отбиться! За мной!
Сирша направилась в мертвый лес у обочины. Следом за ней поскакали Хлоя с Диором, а Беллами, проезжая мимо меня, подмигнул. Лютни из рук он так и не выпустил. Я задержался, чтобы выстрелить из пистолета, а потом понесся следом за бардом. Вместе мы проломились через гнилой кустарник и высоченные заросли шампиньонов да поганок.
Свет потускнел, сверху руками попрошаек раскинулись спутанные ветви. Погоня не отступала, и я услышал новый окрик: «Во имя инквизиции, стоять!» Ну, право слово, когда это помогало? Я не знал, куда заводит нас рубака, но в лесу она ориентировалась отменно, и вот мы летели по замерзшей ежевике, сквозь ветки, и наконец очутились в узком овраге.
Лощина была глубока и широка, а над головами у нас сплелись покровом старые корни и свежая поросль душильника. Львицы поблизости не было, а Сирша жестом остановила нас и приложила палец к губам – молчите, мол. Хлоя склонила голову в молитве, Рафа теребил колесо на шее. Снова протрубил рог, и тихо, приближаясь, загрохотали копыта.
– Талия! – прокричала женщина. – Ты их видишь?
– Валия! Сюда!
Я сердито посмотрел на меч, на образующую эфес посеребренную фигуру женщины.
– Заткнись, – прорычал я.
Рафа глянул на меня через плечо.
– Я молчу, Угодник.
– Тщ-ш-ш! – шикнула на нас Сирша.
Топот копыт стал громче, послышался хрип коней и неровное дыхание всадников – когорта приближалась. Если бы эти шавки Господни нагнали нас, в овраге началась бы кровавая бойня, но они яростным громом пролетели мимо в десятке-другом ярдов к югу, и мое сердце успокоилось. Хлоя осенила себя колесным знамением; Диор у нее за спиной стиснул в руке кинжал: от морозца его щеки разрумянились, а губами он сжимал нераскуренную сигариллу. Мальчишка взглянул на меня из-за мочалки своих белых волос, и в его взгляде я увидел больше ярости, чем страха.
Этот Диор Лашанс мог быть кем угодно, но только не трусом.
Звуки погони стихли. Когда на меня сверху упала тень, я вздрогнул, но, подняв взгляд, увидел на краю оврага Фебу. Горная львица смотрела на меня сверкающими золотыми глазами, а из-за шрама ее оскал напомнил улыбку.
– Пронесло, – шепнула Сирша. – Погнали отсель.
Не говоря ни слова, мы подчинились и вывели коней из оврага. Затем свернули на север и поехали сквозь падающий снег; бежавшая позади колонны Феба поглядывала на меня со Шлюхой голодными глазами. Судя по звукам, инквизиторский отряд удалялся в противоположную от нас сторону, однако я понимал: скоро они сообразят, что их обдурили.
– Ты их знаешь.
Подняв голову, я увидел, что Диор смотрит на меня со своего места за спиной у Хлои.
– Ты знаешь этих сучек.
– Мы пересекались. Коротко.
Беллами посмотрел на меня искоса, а отец Рафа уставился с любопытством.
Даже Хлоя метнула в меня недобрый, подозрительный взгляд.
– Как это вы встречались?
– Я выстрелил одной из них в спину и увел лошадь.
Диор фыркнул. У Хлои отвисла челюсть.
– Габриэль де Леон, ты стрелял в монахиню?
– Убивать не хотел. То есть… специально не хотел. – Я чуть огорченно поскреб подбородок. – Хотя я впечатлен, что те порченые их не убили.
Хлоя так и вытаращилась на меня, а я лишь пожал плечами.
– Длинная история.
В самой верхней комнате башни Жан-Франсуа прокашлялся и нетерпеливо постучал пером по страничке книги.
– Напоминаю: как…
– Инквизиция – это сестринский орден Единой веры, – вздохнул Габриэль. – Наделенный полномочиями искоренять ересь в церкви. В отличие от большинства орденов, эти сестры не присягают ни Богу, ни Деве-Матери, ни мученикам. Только Наэлю, ангелу благости. Но смысла в этом не больше, чем в моих речах после четвертой бутылки вина.
– А если точнее? – спросил вампир.