Империя вампиров

– Если точнее, то это просто свора сраных садисток. Они верят, что блаженство по-настоящему ценят, лишь избавившись от боли, и единственная служба, которую они отправляют, это пытки. – Габриэль поднес бокал к губам. – «Узда сплетен», «Вилы еретика», «Грудорвака». Больные сучки изобрели все это. Когда в шестьдесят четвертом году в ереси обвинили старого кардинала Бродо, то его препоручили заботам верховной инквизитрикс из Башни слез в Августине. Говорят, с него спустили шкуру, а потом на ночь оставили в соли, чтобы предотвратить заражение. Через день бедолага сознался во всем, а его еще неделю продержали в живых. В конце ему скормили его же причиндалы и оставили истекать кровью.

Жан-Франсуа выгнул бровь.

– Это правда?

– С хера ли мне знать. – Габриэль пожал плечами. – Правда не должна портить хорошую сказку. Но на банкет их лучше не приглашать. Если только ты не любишь беседы о том, как в детстве тебя недолюбили и как лучше всего спихивать щенков с моста, чтобы не запачкать кровью сапожки.

И да, верно, я выстрелил одной из них в спину, а эти сучки любили затаить обиду. Говорят, лучшая месть – это жить припеваючи, но ведь куда приятнее сплясать при кровавых лунах в накидке из шкуры врага. И судя по тому, как нервно мои товарищи переглянулись, я понял: когорта, когда я наткнулся на нее, застрявшую в грязи, а потом увел Шлюху, – ехала в Гахэх не за тем, чтобы снять пробу с водки.

За нами и так гнался сын Фабьена Восса, но маленькая шайка Хлои, похоже, умудрилась привлечь внимание еще и инквизиции.

Дерьмище, в котором я оказался, внезапно стало глубже фута на три.

II. Слава богу

– На ночлег мы устроились ближе к закату, в лесистой лощине, затянутой холодным туманом. Когда-то давно там стояла охотничья лачуга, от которой остались только развалившиеся стены да костровая яма. Деревья давно высохли и стенали под гнетом грибных венков всех оттенков бледности. Одно радовало – тут нам не докучал проклятый ветер.

Я к тому времени не спал часов тридцать, а уж не курил – Дева-Матерь знает сколько. Глаза превратились в два шара из песчаника, а кожа готова была сама отойти от плоти. И вот, когда остальные повалились на свои лежанки под прикрытием стен и печальных заплесневелых деревьев, я стал отламывать ветки пониже. Хлоя, скорчившись рядом с Диором под теплой накидкой из темного меха, посмотрела на меня и спросила:

– Что ты делаешь, Габи?

– В чистописании упражняюсь.

– Разумно ли разводить костер, Угодник? – спросил отец Рафа. – А вдруг…

– Инквизиторам тоже надо спать, священник, а если Велленский Зверь отыщет нас то, oui, огонь нам пригодится. Жаркий, как во чреве ада. – Я отломил еще ветку. – Однако наш темный принц еще какое-то время нас не тронет. Для начала ему нужно отыскать мост через Юмдир, и его руке на то, чтобы отрасти, понадобится неделя или около того – смотря как он питается.

Беллами потрясенно покачал головой:

– Ты отрубил руку старожилу крови Восс?

– В небе светило солнце. Мне повезло. В следующий раз ни того ни другого ждать не стоит.

– Не боись, отче. – Сирша устроилась в корнях гнилого дуба и кивнула Рафе. – Мы с Фебой отдохнем малеха и заступим на дежурство.

– Мы все будем дежурить по очереди. Ты, мальчик, – прорычал я Диору, – не расслабляй очко, работа не ждет. Вынь курево изо рта и найди топливо.

Диор поначалу окрысился, но когда Хлоя кивнула ему, он все же выбрался из-под теплого меха. Сунув сигариллу за ухо, он зябко поднял вычурный воротник и побрел к оссийке.

– Можно одолжить твой топор, Сирша?

Девица убрала с лица косички и спросила:

– Нахера?

– Нашему герою нужны дровишки.

– Ты Добротой хочешь деревья рубить? Надо бы тя за энто выпороть.

Диор вскинул подол кафтана и покрутил тощим задом.

– Ишь дразнится, – рассмеялась Сирша. – А ну пшел с глаз моих.

– Не надо ничего рубить, мальчик, – сказал я. – Просто собирай хворост. Ищи чего посуше.

Улыбка мальчишки сделалась кислой, но он подчинился и отправился искать хворост близ развалин. Хлоя следила за ним, что твоя орлица – за птенцом.

– Не отходи далеко, Диор.

Я бродил среди деревьев, краем глаза поглядывая на рубаку. Снаряжение Сирши впечатляло: тяжелые сапоги и брюки с красивым тиснением в виде когтистых рук; точно такое же украшало и ее щит. Но секира у нее коленях была просто шедевром: оба ее лезвия покрывала потрясающая гравировка, вечноузлы. И если я не ошибался, топорище вытесали из чистого любоцвета.

– Доброта, говоришь?

Она холодно посмотрела на меня, почесывая львице за ухом.

– Энто чтоб…

– Убивать ею людей. Очень умно. Знаешь, один человек сказал мне, что если ты даешь клинку имя, то, значит, просто мечтаешь прославить свое.

– Слова мужа, Угодник. – Сирша потянула носом и поглядела на сломанный меч у моего бедра. – Ты потому ее кличешь Пьющей Пепел?

– Я этому мечу имени не давал, девочка. Оно уже было у него.

– Так и у меня оно есть. Буду те благодарна, если станешь звать меня по имени, и чтоб никаких «девочек».