– Ну… – Габриэль пожал плечами. – Магия бывает разная. Вот только в Доброте не было ни унции серебра, хотя ее лезвия входили в неживую плоть, как член Филиппа Первого – в его любовниц. И мордашку юная Сирша не просто так себе расписала. В татуировках есть сила, холоднокровка. Не только в серебрёных.
Если удавалось, мы вставали лагерем на возвышенностях: погода с каждым днем делалась все хуже, но с высоты мы хотя бы могли заметить нежить. В темноте эту погань видели только мы с Фебой, а зажигать факелы было глупо. Вот мы и останавливались на привал по ночам, спали урывками. Разводить костер для готовки тоже не рисковали, так что еда стала еще одним отвратным моментом похода. И знаешь, что было хуже всего? Отчего я ссал сосульками?
– Страх, что за вами идет Дантон? – подсказал Жан-Франсуа. – Что ты ничего не знал о той высококровке в маске, хотя сама она тебя знала прекрасно? Что инквизиция по-прежнему вас преследовала, хотя вы от самого Юмдира их не видели и не слышали?
– Нет, – фыркнул угодник. – У меня заканчивалась водка.
Я сидел на ветке древнего дуба, поставив рядом бутылку и тихонько ругался. Выбрал одно из десятка деревьев в роще на вершине неровного холма. Северный ветер дул так сильно и постоянно, что стволы согнулись, а кроны напоминали сбитые в сторону волосы, обвязанные лентами душильника.
– Ненавижу эту дырень, – бурчал я. – Ничего не растет, а если растет, то криво.
– Что это, Угодник?
Беллами, залегший веткой выше, кивнул на пергамент у меня в руке. На нем я кусочком угля закрашивал земли Кинн.
– Моя старая карта. Подсчитываю, сколько костей в этой игре упустил Александр.
– Знаешь, где мы? – спросила Хлоя с соседнего дерева.
Я пожал плечами, ведя пальцем вдоль темной линии на пергаменте.
– Где-то недалеко от Дилэнна. Перейдем его, и должно стать полегче, вот только куда лучше идти? За холмом Хэмунна когда-то был мост, но я не знаю, стоит ли он еще.
– Спросим Сиршу, когда она вернется, – предложила Хлоя.
Беллами, дрожа, скрючился под меховой накидкой.
– Должен признаться,
Злобно глянув вверх, я стряхнул снег с головы.
– Ты знаешь Изабеллу?
– Знаю ли я ее? – Бард улыбнулся, глядя в темноту красивыми голубыми глазами. – Могу сказать, что служу ей не менее преданно, чем рыцарь или дева-воительница. Я писал для нее песни, такие прекрасные, что от них рыдали бы ангелы. Но знаю ли я ее? – Он покачал головой. – Разве кто-то из мужчин может этим похвастаться, угодник?
Я взглянул на Беллами: дурацкая шапочка, идеальная щетина и мечтательный взгляд. Как же он молод. Как же молоды все они.
– Ты хотя бы столицу видел, – проворчал Диор, подув на руки и сунув их под мышки. – Я вот – ни разу.
Тут бард просиял – симпатичный, как целая толпа принцев.
– Мы вместе на нее посмотрим,
– Не посмотрите, – нахмурился отец Рафа.
– Это почему? – спросил мальчишка. – Что там, на улице Мешанс?
– Секс, – ответил я и надолго приложился к бутылке.
Хлоя нахмурилась и осенила себя колесным знамением. Беллами поцокал языком и коснулся своей глупой шапочки.
– Ничего такого там не показывают, Угодник…
– А, ну да, совсем, – признал я. – Там уйма игорных домов, прорва торговцев дурман-травой, курильных притонов и бурлеска. А еще там секс – в неимоверных количествах. На улице Мешанс вообще монетку негде подбросить, чтобы не попасть в того, кто открыто предлагает, отчаянно ищет или же с энтузиазмом вовлечен в занятие с…
– Бога ради, Габриэль, мы поняли.
Щеки Хлои налились малиновым жаром, и я дразняще подмигнул ей.
– Правда? Вот уж не думал, что книги в запретной секции настолько пикантны, сестра.
Бросив в меня свирепый взгляд, Хлоя осенила себя колесным знамением. Я усмехнулся и откинулся на ствол дерева. Подумал, стоит ли покурить прямо сейчас или же потянуть еще часок. Глядя, как остывает румянец на щеках сестры, Диор задумчиво поджал губы.
– Ты всегда хотела быть монахиней, сестра Хлоя?
Она взглянула на мальчишку и глубоко вздохнула.
– С самого детства.
– А ты… – Мальчишка неуверенно откашлялся. – Ну, то есть, у тебя когда-нибудь…