Империя вампиров

Мы шли дальше, не осмеливаясь пополнять припасы. Зажигали костер – проклятущий маяк – но, напуганные, спали по ночам всего несколько часов. В темноте звучал шепот, тихие шаги. Феба далеко не отходила, а мне не хватало духу признаться, что за пределами круга света я вижу крадущиеся силуэты. Они преследовали нас, следили, но не приближались. Мы тут были чужие, непрошеные гости, однако, видимо, Лес Скорби позволил нам пройти. Я разделил санктус на порции, лишь бы удержаться от падения в бездну, и смурнел с каждым днем.

– У этих пауков человеческие руки.

– Бушетт, сука, заткнись.

– А это дерево… у него лицо как… у моей матушки.

– Бушетт. Сука. Заткнись.

– Мне кажется, или вместо перьев у той пташки… языки?

– БУШЕТТ, СУКА, ЗАТКНИСЬ!

Сидевший в седле Шлюхи и сгибающийся под ветром, Рафа вздохнул.

– Книга Клятв гласит, что больше всего нам придают форму не руки Божии, но друзья, нас окружающие. Однако в данном случае, Беллами, я вынужден согласиться с нашим добрым шевалье. Прошу тебя, ради любви Господа, заткнись.

Лес кругом становился гуще, диковинок прибавлялось, и к концу второй недели терпение наше основательно истощилось. Припасы почти закончились, и у меня совсем не оставалось санктуса – лишь жалкие хлопья на донышке фиала. Но вот наконец мы вышли из лесу в засыпанную снегом тундру: перед нами раскинулись бескрайние серые просторы. Феба бросилась скакать по сугробам, словно переполняемый весельем щенок. Рафа стиснул в руке колесо на шее и воздел очи к небу. Диор вздохнул.

– Если я больше ни разу не увижу дерево, то умру счастливым.

На юге смутно поблескивала река Дилэнн – тонкая полоска серебра в серый полдень, – а далеко впереди виднелось то, из-за мы все вздохнули с облегчением: ряды холмов, на которых некогда колосился ячмень, а нынче росла лишь картошка. Извилистая дорога вела к высокой горе, и на вершине, словно леди-лэрда всех окрестных владений, восседала наша цель.

Высокие стены из доброго камня. Крепкие ворота и цивилизация. Еда. Очаг. Выпивка. И прибежище.

– Ну наконец. – Рафа с улыбкой осенил себя колесным знамением. – Сан-Гийом.

XIII. Скорбь и утешение

При необходимости этот монастырь мог послужить и крепостью.

Постройка венчала крутой подъем, и подступов к ней не было – разве что к воротам вела узкая извилистая дорожка. С обеих сторон от монастыря утес обрывался резкими склонами; в этом месте река Дилэнн отделялась от Вольты и несла свои воды к морю. Стены обители были сложены из бледного известняка, а зубцы покрывала корка серого снега. Вниз на холм смотрели темными глазами бойницы. Обитель окружало море хибарок и палаток: похоже, простой люд искал укрытия в ее тени. Сан-Гийом властно возвышался памятником Господнему величию в этой глуши.

Но стоило ветру донести запашок, и я понял…

– Что-то не так, – пробормотал Рафа.

Мы ускорили шаг, и когда запах остывшей крови усилился, у меня сильнее скрутило в животе, глаза полезли из орбит. Вблизи я разглядел, что хибарки и палатки пусты, а на стенах монастыря темнеют силуэты: к бойницам на железной цепи подвесили колеса от повозок, и на этих самых колесах висели, распятые и головами вниз – чтобы души сверзились в ад, – человек десять в тех же светлых одеждах, что и Рафа.

Вместе с вонью смерти ветер доносил и грай черных жирных ворон. Священник глубоко вздохнул, а его глаза наполнились слезами.

– Что это за дьявольщина?

– Габи… – шепнула Хлоя, обнажая сребросталь.

Я вынул Пьющую Пепел и крепко сжал рукоять.

«Во взрослом человеке семь кварт крови, т-ты знал это?»

– Еще бы, – пробормотал я.

«Хотя это зависит, к-какими квартами мерить: элидэнскими или н-нордлундскими. Считается, что…»

– Пью, – прорычал я, – смотрим в оба.

«У меня глаз нет».

Сирша сняла со спины Доброту, а Феба шла рядом с ней рыжей тенью. Когда мы приблизились к воротам, шерсть на загривке у львицы встала дыбом. Створки были широкие, окованные железом, с тиснением в виде колеса, но распахнулись они от легкого толчка. Мы с рубакой обменялись мрачными взглядами.

– Рафа, Хлоя, – сказал я. – Оставайтесь с Диором.

Феба – сама тишина – проскочила внутрь, и мы с Сиршей последовали за ней. Беллами шел последним. В просторном внутреннем дворике было тихо, словно в могиле. Слышался запах сажи, тлена и крепкого спирта. По сторонам от нас возвышались постройки: на западе – сводчатые залы библиотеки, на востоке – кельи и винокурня. Впереди же дворик переходил в широкий круглый сад, ныне тихий и покрытый снегом. В сердце его стоял огромный круглый собор, сплошь известняк и тонкие стекла витражей. Под ногами у нас были выложены прекрасные мозаики, описывающие житие мучеников… замаранные в запекшейся крови.

«Так это монастырь или мавзолей?»