Империя вампиров

Курить было нечего, и как нарочно на второй день на нас напали порченые: двое, вышли из лесу. Мать и сын фермеры, которых мы с Пьющей Пепел убили без лишних эмоций. Но кровь их собирать было не во что, и выварить я ее не смог бы, поэтому вся она пропала, пролившись на снег.

Мои раны исцелились, но от жажды в желудке будто затянулся огненный узел, который жег все сильнее. Мы шли вдоль замерзших берегов: я ковылял впереди, Диор тащилась сзади. Мертвый лес молчал, река вяло несла свои воды; оба нарядились в серые платья с морозными кружевными оборками. Зимосерд уже кусал нас за пятки, и вскоре даже такая могучая река, как Вольта, грозила покрыться льдом.

Но прежде мы бы замерзли насмерть, если бы не добрались до Редуотча.

Диор дрожала, зябко кутаясь в пальто. К своей чести, она не жаловалась, зато ей словно овладела непреодолимая тяга к трепу. Она спрашивала: о Серебряном ордене, Сан-Мишоне, о вампирах, столице – обо всем, что только приходило в ее проклятущую голову… Уж и не знаю почему: то ли хотела забыть о холоде, то ли меня отвлечь от жажды. Или же ей просто нравилось мучить меня.

– Но ты помнишь, я говорил: есть такие мужики, которые просто, сука, не умеют молчать.

Жан-Франсуа кивнул.

– Oui.

– Выходит, и среди девчонок встречаются такие же балаболки.

– Как она вообще это делает? – спросила Диор на третий день.

– А? – проворчал я, бредя вдоль берега.

Диор неотрывно смотрела на меч у моего пояса.

– Пьющая Пепел. Как ей так запросто удается рубить нежить? Когда ты бился с той вампиршей в маске в Сан-Гийоме и с нежитью в Винфэле, ее лезвие словно сжигало их. Я-то думала, на такое способно лишь серебро.

– Она волшебная, – проворчал я, выдыхая облачко пара. – Я говорю о настоящей магии. Железо для нее выбрали из сердца упавшей звезды и отковали еще задолго до рождения первого вампира.

– Смотреть на нее… загляденье.

– Видела бы ты ее, когда я был моложе. Она тогда могла ночь надвое разрубить. – Я со вздохом посмотрел на посеребренную женщину на эфесе. – Знаешь, она ведь прежде не заикалась. Это она, сломавшись, перестала быть прежней. Порой забывается, не понимает, где мы. Или какое сейчас время. Правду сказать… мне кажется, она слегка повредилась рассудком.

– Как она сломалась?

– Достала меня вопросами, и я спустил ее с лестницы.

– А правда то, что Беллами рассказывал?

– Скорей всего, нет, – вздохнул я.

– О том, что ты нашел меч в могиле неусыпного короля курганья?

– Могилы королей курганья зовутся курганами. Отсюда и название. И нет, все это чушь.

– Значит, ты выиграл ее в пещерах Эвердарка?

– Ни разу не бывал под Эвердарком. Смерти я себе не ищу.

– Значит… ты так умело затрахал некую грозную королеву фей, что она упала без чувств и…

– Шлюхин род, повзрослей уже, а?

– Ну тогда как насчет того, что ей ведомо, кто и как умрет?

Я снова со вздохом посмотрел на Пьющую Пепел.

– А вот это правда.

– Серьезно?

– Хочешь проверить? – обернулся я через плечо.

– Спросить, как я умру? – Диор, стуча зубами, шумно сглотнула. – Ду-думаю, что да.

Я встал и пристально посмотрел на нее.

– Точно? Такую правду потом не забудешь, девочка.

Она заглянула мне прямо в глаза, расправила плечи и кивнула.

– Тогда давай сюда руку, – велел я.

Диор протянула мне дрожащую кисть, за которую я ухватился. Потом свободной рукой взялся за рукоять Пьющей Пепел и нахмурился, тихо шевеля губами. Снег медленно падал, его хлопья таяли у нас на коже. И вот наконец я открыл глаза и предсказал Диор, как она погибнет:

– Ты будешь и дальше доводить меня идиотскими вопросами, и я утоплю тебя в этой сраной речке.

– Боже, ну ты и козел, – бросила она, вырывая руку.

– Поделом тебе.

– За что?

– Высокий, темноволосый, сломленный?

Она фыркнула:

– Правда – самый острый нож.

Я погрозил ей пальцем:

– Ты еще узнаешь, какой…

Я хватил ртом воздух и согнулся пополам от дикой боли, когда по позвоночнику поднялась огненная волна. Я схватился за живот и, плотно зажмурившись, постарался не упасть. Мир кругом вздыбился и закачался, а Диор положила мне руку на плечо.

– Хуже становится?

– Уж точно не лучше, девочка.

– Могу я чем-нибудь помочь?

Я втянул воздух сквозь стиснутые зубы, лишь бы не вдыхать ее запаха.

– Ничего, если только не призовешь как-нибудь славного упитанного порченого и приборы, чтобы его приготовить. Н-ну или заткнись ненадолго.

– Это я могу, – сказала она, закусив губу.

– С-ставлю рояль, что и часа не продержишься.

Мы побрели дальше, изнывая от холода, а жажда грызла мне внутренности и как будто снимала с меня кожу. Дольше семи дней, не утоляя ее, продержаться мне еще не удавалось, а при мысли о том, что будет, когда я сорвусь, меня охватил чистый, черный ужас. От него горло сдавило крепче петли палача: с каждым шагом, с каждой минутой дышать становилось труднее.

– Герой… – позвала Диор.

– Сорок семь минут, девочка, – прорычал я. – С тебя з-золотой рояль.

– Нет, ты глянь!

Я смахнул с ресниц иней, посмотрел в указанном направлении и посреди замерзающей Вольты, где-то в полумиле вниз по течению увидел нечто, отчего мне подумалось, что подсирать мне – не самое любимое занятие Вседержителя.