Услышав свою кличку, лошадь заржала и, задрав голову, ударила о землю копытом. Она стояла под снегом, серым пятнышком выделяясь на фоне плотного мрака. Ноги она себе исцарапала о ежевику, грива ее спуталась, а шкура была в грязи. Я же, не веря собственным глазам и хохоча, подошел к ней. Диор, изумленно вскрикнув, бросилась к нам во тьму и обняла Шлю за шею. Кобыла вновь заржала: видать, обрадовалась не меньше.
– Семеро мучеников, как она здесь оказалась?
Я покачал головой, ошарашенный чуть ли не больше девицы.
– Когда я видел эту леди последний раз, она бежала из Сан-Гийома так, будто ей хвост подпалили. Нежить напугала ее, и она, поди, переплыла Вольту. Падлюга несчастная.
– Никакая она тебе не падлюга, следи за речью! – рассердилась Диор. – Идем, милая, поближе к огню. Согреем тебя, хорошо?
Мы отвели лошадь к стоянке, и Диор засуетилась вокруг нее, вычесывая гриву, кормя сушеными грибами из запасов. Я же снова пораженно покачал головой. Эта кобыла и так всегда была вынослива, как десять жеребцов, но выжить, да еще найти потом нас… поистине чудо. И хотя я не слишком уж верил в чудеса, все же бросил один осторожный взгляд на небо, гадая, уж не изменилась ли наша судьба к лучшему.
Габриэль со вздохом посмотрел на огонек лампы.
– Не стоило мне, сука, губу раскатывать.
X. Тусклый и еще тусклее
– Доблесть? – предложила Диор.
– Нет, – отказался я.
– Ладно, тогда как насчет… Отваги?
– Это то же, что и Доблесть.
– Рыцарство?
– Только худшие из дрочил называют лошадь Рыцарством, Диор.
Девчонка закатила глаза.
– Сказал тот, кто назвал свой меч Львиным Когтем.
– Мне тогда пятнадцать было, так чего ты, сука, хотела? – насупился я. – И я уже просил тебя не говорить с Пьющей Пепел о моем детстве. Она большую его часть даже не видела.
– Не хочешь, чтобы Пью говорила о тебе, так и не давай ее мне больше.
– Ну, кто-то же должен будить тебя, когда ты засыпаешь на часах.
– Это случилось-то один раз за две недели, так что не морочь мне сиськи по этому поводу,
Мы удалились от замерзшего берега Вольты, свернув на север к длинной и унылой дороге. За две недели, что мы шли по Оссвею, нам попадались только редкие признаки жизни. Кругом было тихо, только орали свои песни оголодавшие вороны; все застыло, с неба сыпал, кружась вихрями, снег. Мы проезжали мимо скелетов в клетках; покинутых и занятых разжиревшими на трупах крысами деревень; опустевших развалин некогда могучих замков; старых фермерских угодий, которые нынче превратились в братские могилы: тут и там на полях виднелись тела замерзших. Эти земли оставила даже нежить; за нами увязалось всего несколько бродячих порченых, лучшие из которых упокоились у меня в стеклянных флаконах. Бога мы так нигде и не встретили.
И это была империя, за спасение которой я так упорно бился – непреклонно ширящееся море льда и тьмы, где свет человечества все гас и гас. Однако впереди уже маячил Нордлунд, и я знал, что в этом темном море теплятся еще несколько огонечков.
Я стал одалживать Диор Пьющую Пепел, когда девчонка несла караул. Да, работать клинком она не умела, но тот хотя бы не давал ей уснуть посреди вахты, пока я сам наслаждался недолгим отдыхом. Каждую ночь урвать мне удавалось немного, но, сука, и за то я был благодарен. Диор изводила меня днем, не хватало еще сна лишиться.
– А как насчет Геройства? – спросила она.
– Нет.
– Великое Сердце?
– Ужас.
– Если тебе не нравятся мои варианты, предлагай свои, – проворчала девчонка. – Нельзя и дальше называть ее Шлюхой.
– Ты слишком громкая. Знаешь, я предлагаю тебе понизить голос.
– Что, вот так? – на две октавы ниже спросила Диор.
– Она лошадь. Ей насрать, как мы ее зовем.
– Она отважна, сильна и преданна. – Диор нежно почесала лошадь за ушами. – Она заслуживает клички, которая сразу говорила бы о том, какая она.
– Если имена нужны для этого, то почему тебя не зовут Доставшая Габриэля?
– Жопа ты! – Диор закатила глаза.
– Вот, и это сгодилось бы.
Я украдкой улыбнулся, и мы продолжили путь. Но постепенно улыбка моя угасла: деревья поредели, и сквозь снежные вихорки я разглядел то, что ожидал увидеть. Встреча, конечно же, была неизбежна, просто хотелось продвинуться дальше, пока именно этот букет членов не ткнулся нам в морды.
– Дерьмо, – тихо выругался я. – Родэрр.
Дорога впереди обрывалась, переходя в крутой спуск к широкой реке. Мост сорвали, и на берегу теперь торчала пара швартовных столбов, один из которых украсили кровавым отпечатком чьей-то ладони. Шириной в каких-то восемьдесят ярдов, Родэрр все же был препятствием.
– Переправиться будет несложно, – сказала Диор. – Она же замерзла и застыла.
– Не застыла, – ответил я. – И это только полбеды.
– А есть вторая половина?
Мороз пробирал до костей, и я, дрожа, посмотрел на падающий снег.
– Зимосерд нагнал нас. Теперь каждая река к северу от Юмдира замерзает. – Я посмотрел на девчонку и покачал головой. – Так мы до Сан-Мишона не доберемся, Диор.
– Но раз уж реки замерзли… нам через них перебираться проще, а не сложнее.