– Больше всего на свете. – Она глянула в окно, в ее глазах полыхнуло пламя, и она, словно в молитве, прошептала: – Я бы крылья вырвала у ангела, лишь бы улететь из этой клетки. Обрушила бы небо на землю, лишь бы выцарапать на нем свое имя.
Я кивнул.
– Лучше день прожить львом, чем десять тысяч – агнцем.
Сестра-новиция посмотрела на меня, склонив голову набок.
– Как интересно, – пробормотала она.
– Что именно?
– Ты.
Я осмотрел бесчисленные тома на полках вокруг нас. Сколько же там хранилось безмолвных тайн. Астрид побарабанила пальцами по лежавшей рядом книге.
– Проси вежливо, – сказала она.
– Чего?
– Здесь слишком много книг, в одиночку тебе их не перечитать. Даже будь у тебя тысяча ночей и умей ты читать на всех языках, на которых они написаны. А тебя в любой день могут снова отослать на охоту. И вот ты думаешь: раз уж она и так ищет сведения о мертводне, то, может, заодно поищет и что-нибудь про мой дар?
– Ты это сделаешь? Почему?
– Может, я благодарна тебе за, что ты за меня заступился на конюшне. Может, твой рассказ о сестренке растопил мое черное и высохшее сердечко. А может, мне просто нравятся твои милые серые глазки.
– Или ты хочешь, чтобы я был тебе должен. Как Кавэ, привратник Логан и Бог знает кто еще.
Впервые за ночь ее губы изогнулись в искренней улыбке.
– Знаешь, если не считать того, что ты нырнул в нужник, то для пейзана ты очень даже умный.
Я снова закатил глаза.
– Почему у меня чувство, будто я заключаю сделку с дьяволом?
– О, я вдвое коварнее дьявола, Габриэль де Леон, но мы с тобой ничего не заключим, если ты не попросишь вежливо.
– Что это вообще значит?
– Скажи «пожалуйста», что же еще?
Я присмотрелся к ней во мраке, и меня снова посетила мысль, что Астрид Ренье играет со мной. В Лорсоне достаточно было пристально глянуть на девку, и она уже была моей, а тут я ощущал себя откормленной мышкой, которая пытается торговаться с очень голодной кошкой.
Однако она говорила дело: в одиночку мне этот архив было не перерыть, и вот я опустился на колено и вновь легонько поцеловал ей ручку.
– Пожалуйста, ваше величество.
– Величество? – фыркнула Астрид.
Я пожал плечами.
– Ты же, мать твою, королева, не забыла?
Она блестящими глазами посмотрела мне в глаза и улыбнулась.
–
Габриэль умолк и снова налил себе вина. Он потерялся в воспоминаниях об ангельских глазах и дьявольской улыбке. Воспоминания эти, несмотря на выпитое вино, были все еще остры, точно битое стекло, и он опасался держаться за них слишком крепко – чтобы не порезаться, – но и отпускать не спешил. Держал так крепко, как смел.
– Де Леон? – позвал его наконец Жан-Франсуа.
– Мы засиделись на несколько часов, – сказал Габриэль, и взгляд его серых глаз прояснился. – Читали в тишине. Забавно, сколько всего можно узнать о человеке, если просто сидеть рядом с ним и держать пасть закрытой. Астрид Реннье читала бегло, на десяти языках самое меньшее. Сидела ровно, как благородная дама, ругалась как целая таверна матросов-оссийцев, а ногти грызла как девушка, хранящая слишком много тайн.
Она оказалась права: большая часть книг в запретной секции и правда как будто была написана одержимыми безумцами, но я приготовился к тому, что поиски могут занять месяцы. И мы с Астрид Реннье невозмутимо продолжали читать, расставшись примерно за час до рассвета:
– Божьего утра, инициат.
– До вечера, сестра-новиция?
Астрид улыбнулась.
– Вот как мы сильно очарованы?
– Я намерен как можно скорее добраться до сути.
Она склонила голову набок.
– Я почти каждую ночь выбираюсь тайком покурить. Если думаешь, что я сейчас веду себя как стерва, то это ты еще видел меня после нескольких дней без трубки. Я прихожу сюда около полуночи, и если ты намерен заглянуть ко мне снова, позволь предложить тебе вернуться в казарму через крышу. Черепица старая, легко отходит.
–
Она сделала книксен, как придворная дама.
– И ты, инициат.
Не говоря больше ни слова, мы осторожно вышли через главные двери, которые Астрид потом заперла. Откуда у нее ключи, я понятия не имел, но если бы спросил, она бы наверняка солгала в ответ. После тепла библиотеки холод снаружи казался пронизывающим: порывы ветра ножами пронзали пальто.
Звенели соборные колокола, возвещая о наступлении утра и будя поваров, братьев Житницы. Я задержался дольше, чем хотел: пора было идти на конюшню, отбывать первый день повинности с тачкой и лопатой для дерьма. Возле платформы темнел, подсвеченный химической лампой, силуэт Логана. Спрятав руки в карманы, я обогнул монастырь так, будто шел из казармы. Тощий привратник пропыхтел, приветствуя меня на деревенском оссийском:
– Светлой зари те, котенок.
– Божьего утра, добрый привратник. Мне положено явиться…
– Да, да, Серорук уж сказал. Дурная выдалась у тя первая охотка, малой. Темные детки и все такое. Паршивое дельце. – Привратник поплевал на лебедку и отомкнул ее, щурясь на мою рабочую руку. – Придумал уже, че набьешь се?