Империя вампиров

Из дверей оружейной украдкой выбрался юноша в черном плаще. Я затаился, чтобы меня было не видно, у Перчатки, а он задрал голову и посмотрел на чудо в небе… при священном свете которого я разглядел наконец его лицо.

Аарон де Косте.

После отбоя инициатам покидать казарму запрещалось, и пусть я сам был повинен в нарушении правил, при виде Аарона волосы у меня на загривке встали дыбом: надвинув капюшон на лицо, он юркнул обратно в казарму. Я не забыл нашу ссору в Перчатке, и в голове еще звенела его угроза о том, что мне стоит остерегаться. Зачем этот говнюк ходил в оружейную?

Проверив двери арсенала, я обнаружил, что они заперты. Прислушался, но изнутри не доносилось ни звука. Как же быть, подумал я. Если де Косте сейчас вернется прямиком в кровать, то мой приход он точно не проморгает и наверняка сдаст меня. Я решил поискать укрытие и переждать оставшийся мне до работы час в другом месте.

В соборе.

Я пробрался в храм через двойные двери в восточной стене, предназначенные для живых и для восхода, и затаился в алькове рядом со свечами. В соборе мне всегда становилось спокойно, в его тиши во время молитвы дышалось свободно. Я поднял взгляд на окно в виде семиконечной звезды, на вытравленные в цветном стекле образа мучеников, задержался на Мишон: облаченная в броню, она вскинула Грааль и вела за собой армию праведников. Я все еще размышлял о падающей звезде, когда услышал в темноте тихий звук, сообщивший мне о том, что я здесь не один.

Кто-то плакал.

Я прищурился, вглядываясь в озаренную бледным светом судьбоносной звезды мглу, и перед алтарем, в переднем ряду, разглядел стоящую на коленях фигуру. Лица было не видать, но глаза бледнокровки дали разглядеть волнистые рыжевато-каштановые волосы, а уши – опознать тембр голоса.

Сестра Ифе. Помощница серафима Талона.

Она плакала, склонив голову, и ее всхлипы эхом отражались от чернокаменных стен. Я не знал, что стало причиной ее слез, но ей явно было плохо. Впрочем, спросив сестру, в чем ее печаль, я выдал бы свое присутствие. И пусть она была добра ко мне, я все же решил сидеть тихо и слушать. Заговорила она за весь час лишь однажды, когда жалобно взмолилась статуе у алтаря. Крепко обхватив себя руками поперек живота, сестра вопрошала:

– О благая Дева-Матерь, яви мне истину: проклятие ты ниспослала мне или благо?

Я сидел тихо, как могила. Наконец пробили первые колокола, призывающие поваров в кухню. Сестра Ифе оправила волосы и постаралась хоть немного успокоиться. И пока она меня не заметила, я выскользнул в ночь за дверями собора. Обогнув фонтан с ангелами, покинул предел храма и поспешил к привратнику Логану у подъемника.

Худой таращился в небо, где все еще бледно светила звезда.

– Видал, малой?

– Oui. – Я снова взглянул на вестника в небе. – Видел.

– Ты как смекаешь, к добру это аль к худу?

Я подумал о плакавшей в соборе сестре Ифе, о том, что Хлоя говорила, будто все это предначертано Богом, и как играл на лице Астрид бледный свет падающей звезды.

– «Все аки на небе, так и на земле – деяние длани Моей», – ответил я.

– «А все деяния длани Моей происходят из замысла Моего». – Логан осенил себя колесным знамением, закончив за меня цитату из Заветов. – Отлично сказано, малой.

– Бывают у меня озарения.

Привратник глянул на меня уголком глаза и тепло улыбнулся.

– Знаешь, де Леон, а ты ведь совсем не сопляк из захолустья, каким тя остальные тут выставить пыжатся. Славный ты малый. Для милахи-овцедрала с севера.

– Merci, добрый привратник.

Логан подмигнул мне.

– Эт точно, малой.

На конюшне, как обычно, было еще темно, а у входа меня ждали тачка с лопатой. Лошади капризничали, но я списал это на падающую с неба звезду. Оставив тачку с фонарем у первого стойла, я пошел вдоль прохода к Справедливому. Конь при виде меня зафыркал и забил копытом. Я угостил его сахарком и обнял, прижимаясь своей гладкой щекой к его, шерстистой.

– Светлой зари тебе, дружок.

Справедливый заржал и стал принюхиваться к моей блузе, и тогда я со смехом дал ему еще припрятанного сахарку. Потом, покатив тачку в главный загон, бросил опасливый взгляд на порченых под потолком. Связанные серебряными цепями, они висели тут, чтобы наши скакуны привыкали к запаху нежити, но любовью-то к ним животные все равно не проникались. Правду сказать, за две недели, что я ходил под ними, они и мне нервы помотали. Оба были мужчинами: один, тот, что постарше, упитанный; другой – тощий и оборванный, погиб лет в семнадцать. Стоило мне скинуть блузу и взяться за лопату, как они впились голодными взглядами мне в глотку. Дерьма в каждом стойле было навалом, и работать предстояло быстро, иначе, опоздай я на утреннюю мессу, наказание мое только усугубилось бы.

Я успел вывезти семь нагруженных тачек, когда вампир напал.