Империя вампиров

– Что? Старая сука она и есть, уж поверь. Молодая сучка таких сразу видит. – Астрид пустыми взглядом посмотрела на зарисовки. Ее лицо напоминало прекрасную маску – такую, которую с младых ногтей в Золотом дворце учится носить дочь фаворитки. – Когда мама отправила меня обучаться изящным искусствам, она вряд ли думала, что я стану набивать серебряные рисунки на шкурах мальчишек-полувампиров, которые потом уходят помирать в темноте.

– Ну, пришлась-то ты к месту, – пробормотал я, поглаживая льва на коже под блузой. – Халид сказал, что у тебя зоркий глаз и твердая рука.

Астрид взглянула на мою грудь.

– Вообще-то ты у меня первый. Надеюсь, не больно было?

– Не особенно, – солгал я.

Она улыбнулась. Родинка у нее над губой была черна, как грех.

– Немного боли никому не повредит, а?

Хлоя, поджав губы, переводила взгляд то на меня, то на Астрид.

При виде струйки крови из носа Астрид у меня защекотало в животе, по коже побежали мурашки. Ржавчина и медь – их аромат пронзил воздух, ворвался мне в череп, ухнул в грудь и продолжил спускаться. Я, как обычно, причастился во время вечерней мессы, чтобы заглушить жажду, но все равно невольно отвел взгляд и пошарил в карманах пальто.

– Нос, – сказал я, протянув новиции платок.

– Ох, твою же мать, – зашипела Астрид и, запрокинув голову, пробубнила в платок: — Merci, через минутку пройдет.

Я тяжело сглотнул, давя жажду, загоняя вниз, мимо чресел, в подметки, где ей и было самое место. Стараясь не смотреть на Астрид, пока она не утерла яркую, сочную красную дорожку под носом. Хлоя вытаращилась на меня, а я почувствовал, как заострились клыки, и на мгновение ощутил стыд за то, кто я такой, за свое греховное происхождение, голод, за свою природу. Славно быть частью серебряного пламени, отделяющего человечество от тьмы, но ведь та же тьма жила и во мне. Об этом забывать не стоило.

Мы втроем устроились при свете свечи, и когда наконец бремя жажды отступило, я поразился тому, как же хорошо просто посидеть. Последние семь месяцев я только и знал, что потел, молился, охотился, проливал кровь. Вот уж не думал обрести такой мир в простом чтении. Слова брали меня за руку и переносили в неведомые страны, незапамятные времена, к немыслимым идеям. За годы в Сан-Мишоне, после всей пролитой крови и пота, после пройденных дорог в темноте, в библиотеке в компании девушек посреди ночи я усвоил величайший в своей жизни урок.

Жизнь без книг – жизнь впустую.

И все же я, когда мог, поглядывал на Астрид; от запаха ее крови щекотало кожу. Читала она быстро, будто ветер, проглатывая тома в то время, когда я одолевал лишь главы. Может, она и ругалась, может, и дерзила, но в чтении была столь же яростной, как я – в фехтовании. Эта девушка с книгами обращалась, как я – с клинками.

Спустя час она встала и потянулась за своей золотой трубкой. Не говоря ни слова, высунув язычок, смешала себе rêvre с ловикорнем. Я смотрел, как она вдыхает сладкий дым, похожая в тусклом свете на статую, высеченную рукой Самого Бога.

Бога, с которым она вскорости обвенчается…

– Голова болит, – пробормотала Хлоя, массируя виски.

– Oui, – кивнул я, разминая хрустящую шею. – У меня глаза бледнокровки, и то болят читать при свече. Одному Богу известно, как вы две справляетесь.

Астрид выпустила в окно облачко серого дыма.

– Было бы куда проще, если бы нас допустили до этой бессмыслицы среди белого дня. То есть не белого, а уж какого есть. Но мы обе девушки, а ты – инициат, и в ближайшее время эти обстоятельства вряд ли изменятся. Так что, боюсь, мы пока беззащитны перед архивистом Адамо и его идиотскими правилами.

Хлоя со вздохом кивнула.

– Что стало бы с миром, если бы им не владели единственно и безгранично старые упрямые мужики.

Астрид фыркнула:

– Oui.

– Я бы сказал, что дело не столько в том, что они мужики, – поправил я, – сколько в том, что они старые.

Астрид метнула в меня взгляд своих темных глаз.

– Сказал бы, говоришь?

– О Боже… – пробормотала Хлоя.

Я пожал плечами.

– Настоятельница Шарлотта, похоже, ничуть не лучше архивиста Адамо.

– Умеешь парировать, – уступила Астрид. – Только вот настоятельница Шарлотта вскормлена церковной доктриной, а церковь целиком и полностью в руках старых упрямых мужчин.

– Необычная из тебя выйдет монахиня, Астрид Реннье.

– Серьезно, оглянись. Заметил, что в этом монастыре на поистине значимых постах ни одной женщины?

– Заметил, – признал я. – Но как насчет святой Мишон? Она-то была женщина.

– Давай только пантеон трогать не будем. Есть семеро святых мучеников, Габриэль де Леон, и среди них – всего одна женщина. А ведь мы составляем половину, мать его так, населения мира.

– Ну а как же Дева-Матерь? Она – женщина. Вторая после самого Бога.

– О, oui, святая дева. – Астрид закатила глаза. – Позволь сказать тебе: если бы Вседержитель преподнес мне на блюде дерьмовое божественное материнство, но при этом отказал бы в удовольствии от души поваляться на сеновале, я бы велела ему топать отсюда и оттрахать себя.

– Астрид! – ахнула Хлоя, осеняя себя колесным знамением. – Богохульство!