Империя вампиров

Если бы меня не предупредили, история окончилась бы гораздо быстрее. Но когда тень влетела в ворота конюшни, метя мне в спину, Справедливый заметно испугался и вздрогнул – вот я и обернулся. Потому-то, когда чудовище врезалось в меня и повалило на пол, его клыки впились не в горло мне, а в плечо. Я же, ревя и отбиваясь кулаками, узнал нападавшего.

Вивьен ля Кур.

Вампирша глубже вонзила клыки в мою плоть. Я снова взревел и врезал ей по башке локтем наотмашь, и мы покатились в грязи. В неистовстве она схватила меня за шею. Я попытался сбросить ее, но – Боже Всемогущий! – она была сильна. Вжав меня лицом в грязь, глотнула моей крови. Тут меня охватил восторг, дарованный поцелуем: по коже побежали мурашки, в венах зазвенело, – и я понял, что надо лишь закрыть глаза и отдаться, позволить себя выпить, поглотить целиком.

Какое же это было искушение: умереть в блаженстве, а не в мучениях.

И я подумал: смогу ли я?

Захочу ли?

Раздался звук удара и влажно хрустнула кость. Ля Кур с воплем отлетела назад и врезалась в одну из подпорок. Я же, открыв глаза, увидел над собой Справедливого: ноздри раздуты, глаза дикие. Спасая меня, он выбил дверцу стойла и врезал копытами по ребрам вампирше. Жуткое блаженство ее поцелуя развеялось, и я осознал, что чуть не умер. И когда с трудом, обливаясь кровью, встал на ноги, кровавый рай сменился моим старейшим и дражайшим другом.

Ненавистью.

Вивьен, по-прежнему одетая в похоронное платье, поднялась и посмотрела на меня. Лицо у нее было серое; она осунулась, иссушенная ужасным механизмом Алого цеха. Запястья и губы почернели от серебра, что ее сковывало. Из темных глаз, неотрывно следивших за мной, текли кровавые слезы.

– Вы убили их, – прошептала она. – Убили Эдуара и Лизетту.

Испуганные лошади жалобно ржали, а вот Справедливый стоял непоколебимо у меня за спиной. Оружия при мне не было, только лопата да серебро на коже, но мне уже случалось голыми руками уложить высококровку. Вот и сейчас я ощутил в ладони и груди жжение: чернила эгиды осветились священным Божьим пламенем. Я вскинул руку, и на ладони у меня полыхнула семконечная звезда. Вампирша отвернулась, шипя и сыпля проклятиями.

– Убирайся, пиявка, – зло бросил я.

– Пиявка? – сверкнув клыками, прошептала она. – Вы, угодники, дети Бога, сковываете нас серебром и высушиваете, и ты еще смеешь называть паразитом меня?

Зло глядя на меня холодными черными глазами, она двинулась вдоль круга света, что отбрасывали мои татуировки.

– Как ты сбежала из цеха? – в гневе спросил я, медленно отходя к тачке.

Почерневшие губы ля Кур скривились в улыбке.

– Похоже, твои святые братцы любят тебя не так уж и сильно, мальчишка.

Я сплюнул на солому.

– Яд нежити со словами втечет тебе в уши.

– Ну так подставляй их!

Она взмахнула опаленным кулаком, и слишком поздно я увидел, что она подобралась к цепи, на которой висело двое пленных порченых. Раздался треск, и скоба, державшая цепочку, вылетела. Порченые рухнули из-под потолка в главный загон, прямо в гущу перепуганных лошадей.

Теперь их было трое против меня одного.

Вивьен вылетела на меня из сумрака, скрючив черные пальцы, но свет моей семиконечной звезды и льва на груди все же слепил ее, и я, сумев отойти в сторону, саданул ее по башке лопатой. Черенок переломился, а штык помялся, как бумажный. Впрочем, удара хватило, чтобы ошеломить вампиршу. Истекая кровью, она хватила ртом воздух.

По конюшням разнесся нечестивый вой. Старший порченый сбросил с себя цепь и несся на меня. Я вскинул левую ладонь, и стоило только чудовищу заслонить лицо от света серебра руками, как я раскрутил над головой обломок черенка и вогнал его острым концом твари в глаз. Пробил ему череп насквозь.

Второй порченый все еще возился с цепью, и я устремился к нему, перескочив через загородку. Уже бежал к холоднокровке через табун взбудораженных лошадей, когда из мрака на меня опять кинулась Вивьен ля Кур. Сильная, как сама смерть, она прижала меня к столбу. Не открывая глаз, чтобы не видеть света эгиды, хотела было укусить меня в горло, но я припечатал ей щеку левой ладонью. Слух мне обласкал ее замогильный визг боли. Вампирша отпрянула, и я ударом ноги отбросил ее назад, на загородку.

Молодой порченый тем временем скинул наконец цепи и, озверевший от жажды крови, атаковал. Но он-то при жизни был мальчишкой-крестьянином, а я обучался у лучшего мастера клинка в Серебряной ордене. Я схватил тварь за руку и направил лицом с столб. Потом, выкрутив ей плечо, швырнул в солому. Львиный Коготь на расчистку конюшен я не прихватил, но вспомнил, что серебро и так со мной, куда бы я ни направился, и принялся окованным каблуком топтать твари череп, пока он не лопнул переспелым плодом, а гнилые мозги не расплескались по полу.

Другой порченый, из черепа которого так и торчал обломок черенка, снова напал на меня – налетел сзади, и я лицом ударился о столб. Я сломал себе нос, щека лопнула; и я взревел, когда чудовище впилось мне в шею. Так бы и я сгинул, прямо там, но Справедливый опять пришел на выручку: жестоким ударом промял порченому грудь, и тот слетел с меня.