Иная судьба

Нити позвали его — и он покинул серый дом на Олимпе с его запахом похлебки и сотнями нитей. Унося знание о непомерности цены. И еще — видение, полустертое и неясное.

В видении он был скован цепями, и какой-то смертный царек, кривляясь, цедил сквозь зубы: «И не думаю, что за тобой хоть кто-то придет».

За чудовищами не приходят. У чудовищ не бывает любви.

У чудовищ не бывает друзей.

Семьи у них тоже не бывает — будь хоть сто тысяч братьев…

У чудовищ здесь все пронзительно, беспощадно просто. Как у Владык.

Интересно только — все ли Владыки блюдут свои законы?

Цепи врезались в запястья. Остервеневшими от голода волками впивались оковы в крылья — крылья растянули и пробили крюками, чтобы он не мог свести их и исчезнуть.

Плечи тянуло болью — вес тела приходился на них. Мутилось в глазах: глаза не желали останавливаться на верном клинке, что лежал поблизости. Глазам казалось почему-то: клинок стоит. Еще казалось: вокруг тесные стены подвала, а не бескрайнее пространство дворцовых подземелий Эреба. И еще казалось: вот сейчас выйдет из дверного проема смертный басилевс, ощерит зубы, издеваться начнет…

Танат тряхнул головой, отгоняя безумное видение.

Безумие…

Я. Я, Танат Жестокосердный, Железнокрылый. Безжалостный жнец Мойр, самое страшное из чудовищ подземного мира. Гаситель Очагов. Я открыто пошел против воли матери, зажег огонь, целовал олимпийскую царевну… я?!

Лисса-сестра не показывалась — наверное, боялась даже связанного. Таилась по углам, напуская дурман ложных воспоминаний. Я сказал, что посватаюсь к олимпийской царевне. Кажется, она даже была не особенно против. Кажется — меня провезли на колеснице, в цепях, на виду у всего подземного мира…

Воспоминания горчили от дурмана Лиссы, отдавали оскоминой. Кислотой и желчью становились на губах, еще хранивших тепло поцелуев Гестии. Злорадные смешки свиты Простофили, пристальный и острый взгляд Гекаты, легкая улыбка матери, удовлетворённая… Пальцы сжались в кулаки, дернулись распластанные крылья — и крючья впились в них сильнее. Оскалы стигийских — словно болотной тины наглотался… Недоумевающая физиономия брата (рот захлопни, Белокрыл — пегас залетит!) Было это? Не было? Безумие, — говорит сестра, — всегда истинно.

Было. Значит, было и остальное. Натянутая ухмылка на лице Кронёныша. «Здесь, в моей вотчине, так удобно обнаружились подземелья… тебе под стать». Недоумок даже не знал, что эти подземелья — остов от дворца Эреба. Не рассмотрел эребской тьмы под сводами. Только и успел разбросать приказы сквозь зубы — приковать, да крылья крюками, непременно… Потом прислушался к шуму наверху. Вышвырнул с нарочитой небрежностью — «Займусь им после».

Ухмылки больше не было — никакой. Посейдон начинал осознавать. Может, расслышал победоносное «По-о-оздно!», от которого содрогался мир. Может — наконец сообразил, чем ему грозит то, что он поднял руку на сына Нюкты. Сгреб двузубец, бормоча сквозь зубы: «Еще увидим…» Хлопнул дверью, не озаботившись поставить стражу — к чему?

У чудовищ не бывает друзей. У одного чудовища так особенно. Едва ли кто-то из подземных, которые ошиваются сейчас во дворце, рискнут открыть дверь, разомкнуть цепи, вытащить крючья…

Дышалось тяжело. Мир вовне рычал и бесновался — безумным бешеным псом, то ли подогревая ярость восставших на Посейдона жильцов, то ли желая их предупредить, остановить…

Может, просто предвкушал кровавую свару. Предвидел: вот, ничтожный Кронид, возомнивший себя Владыкой, выступает против воинства подземного мира вместе с горсткой сторонников… вот рычат стигийские чудовища, пылают факелы Гекаты, летят оскаленные Керы, свистят кнуты Эриний… И поднимается в тяжких ударах божественное оружие — двузубец, выкованный Циклопами — и летят изломанные тела… И воинство подземного мира — бескрайнее разозленное море — медленно и верно смыкается вокруг одинокой скалы.

Дернулись, покривились губы. Красивая сказка, подземный мир. Только вот — сказка. Войны не будет. Не будет схватки, ничтожному Крониду с его двузубцем не стоять скалой… С чего бы, когда он полагает, что причина бунта — не он сам, а то, что он пленил Таната Железнокрылого?

Он не бросится с горсткой сторонников встречать рати подземного мира грудью. Так бы поступил… «Владыка?» — шепнуло что-то внутри. Владыка, — согласился Танат. Если только бывают бешеные Владыки — выйти в одиночку против мира…