— А потом у них с Герой свадьба была: ох, какая пышная! Климен ведь тогда уже сел на престол, а свадьба царя — это… Ох, сколько роз я вырастила, да и других цветов! Больше только на твою свадьбу будет.
Маленькая девочка улыбается — конечно, будет. У неё будет самая лучшая свадьба — так обещала девочке мама.
Еще ей интересно — как это: быть Герой. Супругой Громовержца, к которой не решается непочтительно обращаться даже ее брат, Посейдон. Нет, не той Герой, которая приходит иногда к матери — утешать после измен отца. Та — близкая, знакомая, расспрашивает о танцах, рассказывает об олимпийских пирушках, о том, у кого какие сыновья родились… Другой Герой — которая… которая с ним.
С далеким, великим, таинственным. Неуловимым. Которым гордится Афина: мудрый правитель! О котором говорит Артемида: ух, как стреляет!
…которого свергнет сын.
— Ох, — шепчет мать, торопливо зарываясь гребнем в волосы дочери. — Ох, когда же это кончится…
Дочь — уже не такая маленькая девочка — отстраняет гребень, отстраняет материнскую ладонь. Смотрит с тревогой:
— Мама, это пророчество — оно разве обязательно должно…?
Мать отворачивает заплаканные глаза и не хочет говорить, не хочет отвечать, не хочет рассказывать о пире, молва о котором разнеслась далеко за пределы Олимпа: о пире, на котором Звездоглазая Рея предсказала: Климена Мудрого свергнет сын.
Мать боится, только не говорит — чего. Кора знает. Говорят — Крон сошел с ума, когда его ударило тем самым страшным пророчеством. Готов был глотать своих детей и истреблять чужих. Гнался за Реей по всему свету, чтобы отыскать и уничтожить свою судьбу — и все равно не избежал её.
Мать плачет и боится повторения. Боится за сестру Геру, которой придется бежать на край света от мужа. За детей, которым суждено быть проглоченными. Боится, что обезумевший Климен начнет выжигать нивы и жизни смертных.
— Мама, не бойся, — шепчет Кора и гладит мать по вздрагивающим плечам. — Он не будет так, он не станет… он не такой.
Почему — не такой? Наверное, потому что очень этого хочется. Потому что когда очень веришь, что кто-то — самый лучший, самый мудрый, самый-самый — не можешь поверить в то, что он будет глотать детей.
— Лучше б его проглотили, — будет потом повторять Афина. Мрачнеющая — чуть только речь заходит об Аресе. С удовольствием описывающая: ха, опять показала этому мальчишке, кто лучше владеет мечом. Или копьем. Или чем угодно. Мудрая презрительно кривится, едва только речь заходит о том, кого называют Клеймом Кронида, бросает слова сквозь зубы — «задира», «глупец», «вздорный неумеха». Иногда даже — «подарочек Мойр».
— Как представлю, что такое будет нами править, — цедит дочь Метиды, с ожесточением затачивая меч. — Иногда думаю — не податься ли жить под землю.
— Мать сказала — меня за него посватают, — шепчет Кора испуганно, и чувствует, как комок подступает к горлу, хотя все слезы уже вылились росой в траву после слов матери. Потому что нельзя, неправильно — выйти за того, кто свергнет Климена Мудрого, того самого, не глотающего детей.
Потому что есть другой, с золотистыми волосами, с улыбкой, на которую хочется смотреть вечно — Аполлон…
Афина бросает острый взгляд. С лязгом задвигает клинок в ножны. И Кора добавляет, давясь слезами:
— Мама говорит — отец хочет, а я…
— Что ты? Будешь царицей Олимпийской.
Глаза у Афины закрыты, спина прямая — прислонилась к древесному стволу. Упрямую черную прядь ветерок колышет.
— Твой отец мудр — он решил породниться с будущим правителем Олимпа. Хорошее решение. Ну, а что тебе достанется такое сокровище… говорят, у подземных — и то жены есть.
Артемида сводит брови, толкает подругу под бок — что это ты, Мудрая, совсем подругу перепугала. А ну, прекрати!
— Так страшен?! — всплескивает руками простодушная Левкиппа.
— Да нет, — говорит Афина как бы нехотя и через силу. — В общем, не такой и урод. На отца похож.
— Ну, ладно тебе! — отмахивается Иахе. — Красавчик же — глаз не оторвать! Кудри — смоль, глаза — будто покрывало Нюкты… Ах, сестры говорят, если уж глянет на кого — никуда не денешься!
Я денусь, думает Кора. У меня есть другой — глаз не оторвать. Которым полнится сердце — через край. Которого не сравнить… не сравнить ни с кем. Мой кифаред, мой стрелок, мой…
Иахе заливается колокольным смехом, а Афина мрачнеет еще и выбрасывает сквозь зубы:
— Ну да, Афродита же с ним как-то ладит. Впрочем, если тебе понадобится помощь, чтобы отогнать Афродиту — зови, я всегда с радостью.
Кора улыбается — совсем чуть-чуть. Представляет: вот суровая Афина носится за томной Афродитой с копьем, доказывая — как не надо красть чужих мужей. Хотя нет, пусть бы и крала. Пусть бы забирала Ареса насовсем, становилась царицей, почести принимала.