Иная судьба

В тот день она ждала его с полуночи до полуночи — забыв о еде и питье, превратившись в изваяние, если только бывают невидимые изваяния. От вязких, хмурых вод тянуло стылым сквозняком, но она не разводила огня: потом разведет, когда он появится, когда можно будет дать ему нектара и амброзии, и согреть хоть чуточку и сказать: «Царь мой, я же говорила, что буду ждать»…

Стикс катил свои волны издевательски спокойно: в них не шелохнулось ничего, будто они не желали отдавать добычу. Или будто желали скрыть ее от всех.

Другие тоже ждали. Подземные жильцы — своего царя. Отцовская стража — брата, чтобы препроводить во дворец (она слышала, что там и тут вдоль русла Стикса даже случилось несколько стычек между подземными и олимпийцами). Свистел крыльями Гипнос, шнырял Гермес, над водами реки пролетали то Керы, то Эринии…

Аида не было, будто он решил последовать своему имени. Исчезнуть без шлема.

— Никто не видел, — развел руками Гермес, когда она пришла к нему на следующий день. — Ну, то есть, кто-то, может, видел и врет, подземные же… только и по слухам — нигде видно не было. Тут уж, может, разве что сама Стикс что-то выдумала — только вряд ли она расскажет. Сама понимаешь, ему же еще вторую половину кары…

Вторая половина. Девять лет смертности… старости, отвратительной уязвимости. «Ты не понимаешь! — кричала мать. — Он будет старцем, когда наказание кончится! И даже если он проживет девять лет…»

Если, — выбило сердце с болью. Разошлось не на шутку — не унять.

Если. Если. Если.

Если проживет. Она хотела уберечь его. Напоить амброзией и нектаром. Отдать ему шлем — пусть скроется, смертные ведь такие хрупкие, а врагов у бывшего царя немало. Может, спрятать на краю света, пока не пройдут эти девять лет — она готовилась, продумывала планы, шептала — только бы успеть, увидеть его раньше всех, найти…

Мысль, что его могли найти раньше, что его мог встретить кто-то из недругов, пришла на третий день. И тогда она кинулась к Гестии, невесте Таната Железносердного. Тетка обняла ее и вздохнула:

— Танат не брал его пряди. Брат где-то во внешнем мире, наверное. Я ходила к Стикс, но она только сказала, что сон его кончился, и что начались другие девять лет. И что она постаралась, чтобы всё было справедливым.

Справедливым. Как будто это может быть справедливым — кара после ледяного сна. Скрываться среди смертных, знать старость, болезни, голод, нищету, прятаться от врагов, вдруг ставших такими могущественными — и надеяться: если ты доживёшь…

Гестия, кажется, шептала что-то, пыталась напоить отваром из трав с мёдом. Гладила по плечам — будто ждала, что вот сейчас она сломается, заплачет…

Дождалась кривой, неживой усмешки.

— У подземных свои понятия о справедливости.

Подземным царицам не к лицу слёзы. И к чему слёзы, когда нужно — искать и ждать.

Скитаться по поселениям смертных в шлеме невидимости — надеясь встретить знакомый взгляд.

Искать его среди воинов. В свитах басилевсов. На кораблях среди путешественников.

К чему плакать, когда можно — надеяться?

Надеяться год… два… три.

— Отец приказал тебе быть на пиру, — сказала Деметра.

Кора не подняла головы — смотрела на карту, которую для нее нарисовал покровитель путешественников — Гермес. Пальцы скользили по завиткам островов, гуляли по излучинам рек, легко перепрыгивали через горы. Прытким пальцам хотелось узнать — куда в следующий раз?

Птицей. На материнской колеснице. Как угодно, чем угодно — куда в следующий раз, за тем, кто исчез и кого не найти?

— Ты слышишь, Кора? Отец приказал. Ты долго не была на Олимпе…

Разве вообще была? — подумала Кора недоуменно. Наверное, была. Заходила узнавать — нет ли о нем новостей. Видела этого нового брата — Диониса, или как его? Еще помню, что видела пиры издалека. И говорила с Гестией, если поблизости не было ее подземного.

— И он сказал тебе быть. Быть непременно! Ведь это же всё-таки свадьба…

— Гестии? — спросила она, поднимая все же глаза. В самый раз — увидеть, как передернуло мать.

— Хвала Ананке — нет. Гефест вот на Афродите женится — я же говорила тебе! помнишь — рассказывала еще, как я его отговаривала…

Кора пожала плечами. Что брат женится на Афродите — она догадывалась и раньше: отец объявил об этом давным-давно, кажется, еще до того как… Только вот все затягивали и затягивали.

Свадьба тетки Гестии откладывалась тоже: все на Олимпе знали, что Владыка Зевс не хочет брака своей сестры с богом смерти. Он не отказывал Танату — не забирал слова, данного прежним господином Олимпа. Но и не назначал даты.

— …зелёное, прямо как изумруды, а еще цветы для волос — увидишь, какие цветы! Все так и ахнут, говорю тебе — будешь… весной во плоти…

Кора всмотрелась в глаза матери — усталые, с морщинками возле них, тревога в глубине плещется…

Стало вдруг стыдно.

— Я сама выберу себе наряд, — сказала, поднимаясь. — Я не стану огорчать отца и буду на пиру.

Она уже знала, что будет на её наряде. Зёрна граната.

* * *