Иная судьба

Первый засмеялся — переливчатым, звонким смехом. Наверное, так звенят друг о друга стрелы в кузнице.

— Оставить ее — тебе? Тебе мало тетки Гестии — и ты принялся за других олимпиек? Убирайся к себе в подземелья, Танат Бескрылый! Попытайся приклеить перья на свои куцые огрызки за спиной. Убирайся в свою вотчину!

— Заставь меня… — кажется, чудовище хотело добавить — «бог». Но добавило вдруг другое: — блондинчик.

Кора с трудом сдержала лезущий из груди на волю смешок. Аполлон некрасиво потемнел лицом и взметнул из воздуха лук, накладывая на серебряную тетиву золотую стрелу.

— Вот мой приказ! Не услышишь его — и он застрянет у тебя в глотке.

Жестокосердный хмыкнул. Полез на пояс, неспешно снял свой клинок. Покачал в пальцах.

— Меч против стрелы? — усмехнулся Сребролукий. Нашел глазами Кору — и встал в еще более горделивую позу. — Я думал, что твой защитник просто нагл до безумия. Или безумен. Но он глуп. Думаю, первую стрелу он получит в плечо — как напоминание того, что быстрее — меч или стрелы.

— Однажды я дрался с лучником, — голос Таната был ровным, едва слышным. — И он стоял дальше тебя… блондинчик. У него, правда, был не серебряный лук, и не было золотых стрел…

— Какие же были? Не малыша ли Эрота и его лук ты решил опередить со своей железякой? А может статься — это были стрелы ковки тельхинов?

— Для его лука не нужны были стрелы.

Коре показалось: пальцы Мусагета вздрогнули на тетиве.

— Чем же дело кончилось?

Железносердный пожал широкими плечами.

— Он бездарно дрался.

Когда полыхнула в воздухе стрела — Кора не заметила. Показалось — солнечный блик спрыгнул с пальцев Аполлона, рванулся вперед — быстрее солнечных лучей… Навстречу ему стремительно и бесшумно метнулась фигура в сером хитоне. Уклоняясь от блика — ну да, подземные же не любят солнца… Отбивая второй блик чем-то черным, острым…

Третью стрелу Мусагет не успел выпустить, потому что распластался на траве, выронив лук. Почему — этого Кора тоже не увидела: зажмурилась, когда поняла, что Аполлон стреляет.

И что она не знает — кому молиться за Таната Жестокосердного.

— Бескрылая тварь, — прошипел Мусагет с земли, почему-то невнятно и хватаясь за челюсть. — Посейдон мало ощипал тебя.

— Чтобы драться с тобой, крылья не нужны, — отозвался бог смерти сухо. Аполлон заскрежетал зубами, рванулся — встать… холодное железо уперлось Мусагету в горло.

— И что сделаешь? — спросил тот насмешливо. — Голову мне отсечешь?

Железо немного подумало. Поползло от горла по щеке — гладкой, покрытой персиковым пушком.

— Шрамы от него не заживают, — тихо предупредил Танат. — Как скоро твоя родня посчитает, что ты слишком страшен для Олимпа? Как скоро тебе скажут, что чудовищам место в подземном мире?

Аполлон тихо булькнул горлом, заклокотал что-то невыразительное — и прекрасные черты впервые исказились от ужаса. Коре показалось — он умоляюще скосился в ее сторону: прикажи… упроси… Потом опять взглянул на Таната, который чуть надавил на меч.

— Поднимешь лук, — сказал тот тихо. — Исчезнешь — сейчас. Промедлишь или попытаешься выстрелить еще… я не стану предупреждать.

Аполлон кивнул — смолкла, тренькнув, невидимая кифара. Танат убрал меч от горла лучника, тот сгреб свое оружие — и побрел восвояси, не оборачиваясь.

Только бросил напоследок на Кору ядовитый, угрожающий взгляд.

Может, потому она заплакала. Уже после того, как Аполлон скрылся из виду. Почувствовала, как горит щека, ощутила вдруг, что разорван хитон, вернулось ощущение его касаний, жгучих поцелуев, потом еще этот взгляд. Всхлипнула раз, строго сказала себе — а ну не сметь больше — и разошлась так, что не могла уняться, будто заворочалась глыба льда под сердцем — и решила хлынуть через глаза.

Накатывало волнами — и их поцелуй, и прощание, и решение, и гневный крик матери, бесконечные годы ожидания и жаркие взгляды отца, и теперь вот еще это… И еще и подземный этот сидит и смотрит, то есть, спасибо ему, конечно, но нашел — на что…

Жестокосердный, точно, сидел. На скамье, высеченной в крепком бревне. Сперва хмуро пристраивал клинок на пояс, потом то ли размышлял о чем-то своем, то ли ждал, пока она наплачется.

Позор, — подумала Кора, икая. Отворачиваюсь от своего спасителя (а что тут сделаешь, если по коже морозом дерет?). И вообще, нашла же в нем что-то тетя Гестия. Наверное, он не так уж страшен.

Переломив себя, подошла, села на другой конец скамьи. Нос хлюпал ужасно, и слезы раздражали щеки, и голос выходил каким-то гнусавым и придавленным.

— Спасибо тебе… Железносердный.

И закоченела от пронизывающего взгляда серых глаз.

— Ни к чему благодарить, царица. Я должен твоему мужу. Он просил приглядывать за тобой.

Он назвал его моим мужем, — повторила про себя Кора. Назвал меня царицей.

Аид просил его… думал обо мне, уходя.

Губы невольно тронула улыбка — робкая, не идущая к покрасневшему, пошмыгивающему носу. Жестокосердный взглянул странно — наверное, ему не так часто доставались улыбки.

Встал, придя к какому-то решению.

— Подожди здесь. Я позову Гестию.