Инкарнационный реализм Достоевского. В поисках Христа в Карамазовых

Достоевский постоянно напоминает нам об ограничениях, накладываемых временем, и призывает к «полному самоотвержению» [Достоевский 1972–1990, 14: 52]. Алеша опаздывает на вынос тела, поэтому мальчики и семья Илюши решают нести гроб «без него» [Достоевский 1972–1990, 15: 189][333]. 12 мальчиков «обрадовались», встретив его по дороге, но Коля, как всегда самоуверенный, хочет выделиться среди остальных: «„Как я рад, что вы пришли, Карамазов!“ — воскликнул он, протягивая Алеше руку» [Достоевский 1972–1990, 15: 189]. Это приветствие перекликается с тем, как шестью днями ранее его приветствовал Алеша, вписавший себя в общество других: «как

мы вас все

ждали» [Достоевский 1972–1990, 14: 479] (курсив мой. — П. К.). По разговору тет-а-тет Коли с Алешей перед отпеванием можно наблюдать медленное взросление Коли. Как обычно, он подает себя с налетом театральности, аффектированности, отдающей любовью мечтательной или тем, что Зизиулас называет «„страстью“ индивидуализма, разделенности ипостасей [личностей]» [Zizioulas 1993: 51]: «Я четыре ночи не спал от этой идеи [виновен Митя или нет]» [Достоевский 1972–1990, 15: 189]. Когда Алеша подтверждает невиновность Мити — чистый душой Смуров с самого начала знал, что это так — Коля с театральным пафосом заявляет: «О, если бы я мог хоть когда-нибудь принести себя в жертву за правду <…> умереть за всё человечество» [Достоевский 1972–1990, 15: 190]. Эти слова легко дополнить невысказанной мыслью Коли: «…как бы на сцене, и чтобы все глядели и хвалили» [Достоевский 1972–1990, 14: 54]. Коля утверждает, что его не волнует «позор», но после отпевания он быстро заставляет замолчать любого, кто осмеливается отвлечь внимание от него или вторгнуться в его частный диалог с Алешей, которому он признается в глубоком желании воскресить Илюшу, и рассудительно решает позже вернуться к Снегиревым [Достоевский 1972–1990, 15: 194]. Несмотря на явный прогресс, Коля все еще цепляется за свою «луковку», которая здесь принимает форму внимания боготворимого им Алеши.

Зловещий потенциал такого эгоизма проявляется тогда, когда компания приближается к Илюшиному камню и Коля выражает сомнение по поводу православной традиции есть блины после похорон. Застенчивый, но жизнерадостный Карташов подслушивает его слова и встревает в разговор: «„У них там и семга будет“, — громко заметил вдруг мальчик, открывший Трою» [Достоевский 1972–1990, 15: 194]. Коля отвечает как чопорный нигилист, которым он может когда-нибудь стать:

— Я вас серьезно прошу, Карташов, не вмешиваться более с вашими глупостями, особенно когда с вами не говорят и не хотят даже знать, есть ли вы на свете, — раздражительно отрезал в его сторону Коля. Мальчик так и вспыхнул, но ответить ничего не осмелился. Между тем все тихонько брели по тропинке, и вдруг Смуров воскликнул:

— Вот Илюшин камень, под которым его хотели похоронить! [Достоевский 1972–1990, 15: 194].

Коля — прихожанин этой маленькой «церкви»: как и хозяйка с ее сестрой, он настаивал, чтобы Илюшу похоронили в освященной земле [Достоевский 1972–1990, 15: 191], но он еще не присоединился к общему хору. Он упорно желает солировать и ошибочно воспринимает поддержку других как конкуренцию, а их дар — как угрозу. Как и в случае Ивана, утверждение им своей независимости порождает в нем презрение к другим, вплоть до желания забыть об их существовании. Вспомним нарисованный Иваном образ «одного презанимательного разряда грешников в горящем озере», которые идут в нем ко дну и которых «„уже забывает Бог“ — выражение чрезвычайной глубины и силы» [Достоевский 1972–1990, 14: 225]. Согласно убеждению Зосимы, разделявшемуся Достоевским, Бог никого не забывает и помнит обо всех.

Вполне уместно, что именно счастливый, ликующий возглас Смурова — «Вот Илюшин камень» [Достоевский 1972–1990, 15: 194] — возвещает начало второй половины заключительной главы. За мгновение до этого Смуров швырнул камень в воробьев. Мальчики бежали за Снегиревым, сорвавшим с головы шляпу и в глубоком раскаянии бросившимся от могилы к «мамочке» с цветами, в которых ранее ей отказал.