Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм»

Одновременно Инститорис демонстрирует стремление к тому, чтобы история выглядела более достоверной, указывая, что эту историю он услышал от госпитальеров, «братьев-рыцарей ордена св. Иоанна Иерусалимского» (ex militaribus fratribus ordinis sancti Johannis Hierosolimitani). Кроме того, сюжет предваряется еще одним уточнением, что «сей род колдовства практикуется не в западных, но в восточных землях» (hoc genus maleficij non ita in occidentalibus sicut orientalibus regnis practicatur).

Наиболее примечательна в данном «примере», действие которого развивается вполне в русле античного первоисточника, концовка, носящая явно выраженный дидактический аспект: околдованный юноша на четвертый год своих злоключений проходил мимо церкви, в которой совершалось таинство Евхаристии, и обрел избавление, продемонстрировав свою человеческую сущность. Он принял молитвенную позу или, как сказано в источнике, «опустил задние голени на землю, подняв и сложив передние копыта, т. е. руки, и смотрел на поднятое тело Господне из того, что считал ослиной головой (crura posteriora in terram fixit, et anteriores pedes, id est, manus, simul iunctas eleuans, ex capite asinine, vt putabatur, sacramentum in eleuatione intuetur

). «Пример» сообщает также важную деталь избавления от чар — Богослужение велось «по латинским установлениям, но не по греческим» (cum more Latinorum et non Grecorum).

Подводя итог нашему экскурсу об experientia, посвященных теме колдовских превращений, следует отметить, что все три больших нарратива в Malleus Maleficarum

являются не оригинальными, но заимствованными из других источников. Причем в первом случае («мнимый волк») с уверенностью можно говорить о том, что Инститорис его переписал из текста Иоганна Нидера (вместе со ссылками, утратившими смысл в новой книге). Второй («нападение котов») и третий («юноша, превращенный в осла») нарративы Инститорис, возможно, записал по памяти со слов других лиц. Тем не менее в сюжетном плане оба нарратива являются пересказом книжных историй.

Рассуждения о реальности магических путешествий в трактате подтверждаются еще одним «примером из инквизиционного опыта», в котором от лица некой «ведьмы из Брайзаха» дается пересказ идей Иеронима Висконти. Как мы увидим позднее, этот же персонаж в своих «показаниях» об инкубах также продемонстрирует знакомство с сочинениями итальянских доминиканцев.

Если оставить иронию, мы можем убедиться, что Генрих Инститорис по меньшей мере в двух случаях под видом experientia пересказывал идеи о злонамеренном колдовстве (maleficia

) других авторов, также принадлежавших к ордену проповедников. Возможно, эта риторическая конструкция была нужна в том случае, когда автор Malleus Maleficarum излагал сведения, полученные им изустно, и не имел возможности прочитать сами сочинения лично.

Немецкий текст «Нюрнбергского руководства» не содержит каких-либо упоминаний канона Episcopi и превращений, а магические путешествия упоминаются только вскользь — как полет (fluocht

) ведьмы с помощью демона (II,8). Равно как нет в нем заимствований из сочинений Нидера.

Насколько можно судить по известным материалам инсбрукского процесса, неудачное завершение которого и послужило главным стимулом к написанию «Молота ведьм», данная тематика в ходе реального ведовского процесса также не затрагивалась Инститорисом. Это обстоятельство весьма красноречиво характеризует ситуацию: в том случае, когда адресатом сочинений выступают люди без богословской подготовки, сложные и потенциально спорные темы исключаются из рассмотрения. Можно предположить, что тема магических превращений (вернее — обсуждения их нереальности в рамках епископского канона) была навязана Инститорису оппонентами, и ее дальнейшее развитие в латинских текстах представляет собой своеобразную защитную реакцию[462].

Возвращаясь же к интересующему нас сюжету нападения колдовских котов, мы можем констатировать, что он имеет книжное происхождение и является результатом заимствования, как и все прочие «примеры» магических превращений в Malleus Maleficarum. Главная особенность этого нарратива в ряду подобных заключается в том, что Генрих Инститорис по каким-то причинам придал ему вид примера из личного инквизиционного опыта (experientia).

4.3. Мнимая кастрация: между порчей и чудом избавления от греха