Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм»

Ощущение вынужденности обращения к этой истории еще более усиливает то обстоятельство, что соответствующий раздел десятого вопроса первой части «Молота ведьм» полностью состоит из двух заимствованных фрагментов из Preceptorium divine legis Иоганна Нидера. Единственное, что в нем можно рассматривать как нечто оригинальное — сам подзаголовок «Что следует думать о волках, что подчас похищают и пожирают людей и детей из колыбели»[451]. При этом, как отмечает К.С. Мэккей, при цитировании в Malleus Maleficarum оказалась опущена система из семи причин, побуждающих, по мысли Нидера, волков к нападению. В результате бóльшая часть причин таких нападений была приписана демонам, а не Богу, как это было в источнике заимствований[452].

Диаметрально противоположным образом дело обстоит с «примером» о ведьмах в кошачьем обличье. Эта история хорошо вписывалась в концепцию «Молота ведьм» (с поправкой на иллюзорный характер происходящего) как иллюстрация намеренного нанесения вреда магическим способом и потому была приведена в трактате многословно и с большим количеством подробностей.

Авторы современного немецкого издания Malleus Maleficarum идентифицируют этот «пример» как пятый, относящийся к Страсбургу (Exempel Straßburg 5). Они предполагают, что под неназванным городом Страсбургской епархии подразумевается Шлеттштадт, родной город Генриха Инститориса, где в 1478 г. были сожжены за колдовство две женщины из деревни Кестенхолц, что располагается по соседству[453]. Детали обвинения, повлекшего за собой казнь, неизвестны, но упоминание местности позволило немецким историкам предположить наличие некоторой предыстории, связанной с преследованием ведьм. Я полагаю, что в данном случае исторические детали уводят нас в сторону. Инститорис в этом «примере» просто пытается придать достоверность сюжету, добавив к нему расплывчатое упоминание местности.

История начинается с того, что на некоего работника, занятого колкой дров, нападает «какой-то кот немалого размера» (cattus quidam non parue quantitatis

). После того как мужчина справился со зверем, появился «другой большего размера» (ecce alius maioris quantitatis). В конце концов, зверей уже было три. И только осенив себя крестным знамением (signo crucis se muniendo), работник смог отогнать котов (sic — несмотря на дальнейшее отождествление с женщинами в тексте используются слова именно мужского рода — cattus («кот», но не «кошка» —

catta), alius («другой», но не «другая» — alia).

Час спустя мужчина был заточен «в подвал некой башни или же в темницу» (ad profundum cuiusdam turris seu carceris). Там состоялся напряженный диалог, в котором судья и обвинил работника, «наипреступнейшего человека» (Tu scelestissimus hominum

), в том, что он поранил трех достойнейших матрон этого города» (tres matronas precipuas huius ciuitatis vulnerasti).

В завершение этого проникнутого обоюдным недоумением собеседования заключенный произносит фразу: «В тот час помню, что бил тварей, но не женщин я» (Illa inquit hora creaturas me percußisse recolo, non ego mulieres). Сопоставив все обстоятельства и заподозрив, что здесь сокрыто бесовское дело, несчастного решили освободить и отпустить, взяв с него обещание не рассказывать обстоятельства дела (Et intelligentes opus demonis fuisse, pauperem solutum et illesum abire et quod negocium nulli reuelaret precipiunt).

Как бы то ни было, текст истории о жестоком нападении группы таинственных колдовских котов выглядит слишком эксцентричным в соседстве с цитатами из сочинений осторожного, пусть и не во всем последовательного, брата по ордену проповедников.

Сразу по завершении рассказа автор «Молота ведьм» пускается в рассуждения о роли демонов в этой истории. Смогли ли они устроить появление этих персонажей без реального присутствия ведьм, или же последние все-таки были «внутри звериных форм» (anne demones in assumptis sic effigijs absque presentia maleficarum apparuerunt, aut earum corporalis presentia præstigioso artificio in bestiales illas formas transmutata fuerit).