Институт

В это время она что-то сказала. Таг отмотал видео назад, прибавил звук и снова включил воспроизведение. Морин опять села в кресло и поправила подол юбки. Затем она посмотрела прямо в объектив камеры.

— Люк?

Он был так поражён, услышав своё имя, что чуть не ответил, но она, не дожидаясь, продолжила, сказав то, что пронзило его сердце ледяным кинжалом. Хотя он и так знал, разве нет? Как и без «Стар Трибьюн» знал, что случилось с его родителями.

— Если ты смотришь это, значит ты сбежал, а я мертва.

Помощник по фамилии Поттер сказал что-то другому помощнику по фамилии Фарадей, но Люк не обратил на это внимания. Он был полностью сосредоточен на женщине, которая была его единственным взрослым другом в Институте.

— Я не собираюсь рассказывать тебе историю своей жизни, — сказала мёртвая женщина в каминном кресле. — На это нет времени, чему я рада, потому что мне есть чего стыдиться. Не только того, как я поступила с моим мальчиком. Он собирается в колледж. Он никогда не узнает, что я дала ему деньги, но пусть будет так. Это хорошо, так и должно быть, учитывая, что я бросила его. И Люк, без твоей помощи я могла бы потерять эти деньги и шанс поступить правильно в отношении него. И надеюсь, что я поступила правильно в отношении тебя.

Она замолчала, видимо, собираясь с силами.

— Я расскажу только часть своей истории, потому что это важно. Я была во время войны в Ираке, и я была в Афганистане, и участвовала в том, что называется допросом «с пристрастием».

Для Люка её спокойствие — никаких «ээ», «в общем», «короче» и тому подобного, — было удивительно. Это, наряду со скорбью, заставило его почувствовать смущение. Она звучала гораздо образованней, чем во время их перешёптываний рядом с ледогенератором. Потому что прикидывалась дурочкой? Может быть, а может — скорее всего — он увидел женщину в коричневой форме экономки и решил, что она недалёкого ума.

«Другими словами — не такая, как я», — подумал Люк, и понял, что «смущение» не совсем точно описывает его чувства. Правильным словом было: «стыд».

— Я видела пытки водой, я видела мужчин — и пару женщин тоже — стоящих в тазах с электродами на пальцах или засунутых в ректальное отверстие. Я видела, как плоскогубцами вырывали ногти на ногах. Я видела человека, которому прострелили коленную чашечку, когда он плюнул в лицо дознавателя. Сначала это шокировало меня, но потом перестало. Иногда, когда это были люди, которые навешивали на наших парней самодельные взрывные устройства или посылали террористов-смертников на переполненные рынки, — я была рада. Но в основном была… как же это слово…

— Равнодушной, — сказал Тим.

— Равнодушной, — сказала Морин.

— Господи, она будто услышала тебя, — сказал помощник Баркетт.

— Тише цыц, — сказала Венди, и что-то в этом слове заставило Люка вздрогнуть. Будто кто-то только что говорил его до неё. Он снова сосредоточился на видео.

— … никогда не принимала участие после первых двух или трёх раз, потому что мне дали другую работу. Когда они говорили, я была добрым солдатом, который приносил им попить или вытаскивал из кармана что-нибудь съестное, вроде «Квест Бар» или «Орео». Я говорила им, что все дознаватели ушли передохнуть или на обед, и микрофоны выключены. Я говорила, что мне их жаль и что я хочу помочь. Я говорила, что если они не заговорят, то будут убиты, хотя это и против правил. Я не упоминала Женевскую конвенцию, потому что большинство из них не слышали о ней. Я говорила, что если они не заговорят, то их семьи

будут убиты, и мне правда этого не хочется. Обычно это не срабатывало — они сомневались, — но иногда, когда дознаватели возвращались, заключённые говорили им то, что те хотели услышать, потому что верили мне, либо хотели верить. Иногда они что-то рассказывали мне, потому что были растеряны… дезориентированы… и потому что доверяли мне. Бог свидетель, я умела взывать к доверию.

«Я знаю, почему она рассказывает это мне», — подумал Люк.

— Как я оказалась в Институте… это слишком долгая история для усталой, больной женщины. Скажем так, ко мне пришли. Не миссис Сигсби, Люк, и не мистер Стакхаус. И не человек из правительства. Пожилой мужчина. Сказал, что он вербовщик. Спросил, хочу ли я поработать после окончания контракта. Сказал, работа лёгкая, но только для тех, кто умеет держать рот на замке. Я подумывала о новом контракте, но решила, что это предложение выгоднее. Потому что мужчина сказал, что так я буду помогать родине гораздо больше, чем находясь в стране песков. Поэтому я согласилась, и когда они сделали меня экономкой, меня это устроило. Я знала, чем они занимаются, и сначала это устраивало меня, потому что я знала причину. К тому же это шло мне на пользу, потому что Институт, как мафия — как только ты пришёл, уйти уже не можешь. Когда у меня перестало хватать денег на оплату счетов мужа, и когда я начала бояться, что эти стервятники заберут деньги, которые я скопила для моего мальчика, я попросила о дополнительной заработке. Миссис Сигсби и мистер Стакхаус дали его мне.

— Докладывать, — пробормотал Люк.