Институт

— Это было легко, как два пальца. Я пробыла здесь двенадцать лет, но доносила только последние полгода или около того; под конец меня начала заедать совесть, и я говорю не только о доносах. Я была равнодушной к тому, что мы называли «курортом», и оставалась равнодушной в Институте, но со временем это начало пропадать, как пропадает блеск у машины, если перестать натирать её воском. Понимаешь, они просто дети, а дети склонны доверять взрослым, которые добры с ними. Они никогда никого не взрывали. Они сами стали жертвами — они и их семьи. Но, возможно, я бы продолжила заниматься этим. Если уж начистоту — а для другого не осталось времени, — то скорее всего. Но потом я заболела, и встретила тебя, Люк. Ты помог мне, но я помогла тебе не поэтому. Во всяком случае, это не единственная причина, и не главная. Я видела, каким умным ты был, гораздо умнее остальных детей, и тех людей, которые похитили тебя. Я знала, что их не волнуют ни твой тонкий ум, ни твоё нестандартное чувство юмора или желание помочь старой больной развалине, как я, несмотря на то, что у тебя могут быть проблемы. Для них ты был всего лишь ещё одной частью механизма, которой попользуются и выбросят. В конце концов, ты пошёл бы тем же самым путём, что и остальные. Сотни детей. Может быть, тысячи, если считать с первого дня.

— Она спятила? — спросил Джордж Баркетт.

— Замолкни! — сказал Эшворт. Он сидел, наклонившись вперёд над своим животом и не отрывая глаз от монитора.

Морин прервалась, чтобы выпить воды и протереть глубоко запавшие глаза. Больные глаза. Печальные глаза. Умирающие глаза, подумал Люк, заглядывающие прямо в бесконечность.

— Всё равно мне было трудно решиться, и не потому, что они могли сделать со мной или с тобой, Люк. Было трудно решиться потому, что если бы ты сбежал, если бы они не поймали тебя в лесу или в Деннисон-Ривер-Бенд, и если бы ты нашёл человека, который поверил бы тебе… если бы ты преодолел все эти «если»

, ты смог бы вытащить на свет всё то, что творилось здесь в течении пятидесяти или шестидесяти лет. И обрушить это на их головы.

«Как Самсон», — подумал Люк.

Она подалась вперёд, глядя прямо в объектив. Прямо на него.

— И тогда, возможно, миру пришёл бы конец.

21

Заходящее солнце превратило рельсы, идущие близ штатного шоссе 92, в розовато-красные пылающие линии, и высветило знак:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДЮПРЕ, Ю. К.

ЦЕНТР ОКРУГА ФЭЙРЛИ

НАСЕЛЕНИЕ: 1,369

ХОРОШЕЕ МЕСТО ДЛЯ ОТДЫХА И ОТЛИЧНОЕ МЕСТО ДЛЯ ЖИЗНИ!

Денни Вильямс свернул на обочину и встал. Остальные последовали за ним. Он переговорил с теми, кто сидел в его минивэне — миссис Сигсби, доктор Эванс и Мишель Робертсон, — а потом подошёл к двум другим.

— Выключите рации и выньте гарнитуры. Мы не знаем, на каких частотах могут сидеть местные жители или патрульные. И выключите мобильники. Теперь это закрытая операция и будет оставаться такой, пока мы не доберёмся до самолёта.

Он вернулся в ведущий минивэн, сел за руль и повернулся к миссис Сигсби.

— Всё в порядке, мэм?

— Всё в порядке.

— Я здесь против своего желания, — снова сказал доктор Эванс.

— Заткнись, — сказала миссис Сигсби. — Денни? Поехали.

Они въехали в округ Фэйрли. С одной стороны дороги были амбары, поля и сосновые рощи, с другой — железнодорожные пути и ещё деревья. До города оставалось всего две мили.

22

Корин Роусон стояла перед кинозалом и трепала языком с Джейком Змеем Холандом и Филом Пилюлей Чаффицем. Хотя в детстве Корин подвергалась насилию со стороны отца и двух из четырёх её братьев, у неё не возникало проблем с работой в Задней Половине. Она знала, что дети называли её Корин-шлепок, но была не против. В трейлерном парке, в Рино, где она выросла, она получала много шлепков, поэтому смотрела на это так: что посеешь, то и пожмёшь. Кроме того, это было ради благого дела. Как говорится, беспроигрышный вариант.

Но всё же в работе в Задней Половине имелись свои недостатки. Во-первых, голова была забита слишком большим количеством информации. Она знала, что Фил хотел трахнуть её, а Джейк — нет, потому что ему нравились женщины с большими дыньками спереди, и пышными булочками сзади. И она знала, что они знают, что она не хочет иметь ничего общего ни с одним из них, по крайней мере, в этом плане; с семнадцати лет она играла строго за противоположную сторону.