Инсу-Пу: остров потерянных детей

Следующее утро выдалось холодным и пасмурным. Ночью костер погас, и ветки блестели от росы. Оливер извел еще шесть драгоценных спичек, пока довел до горения сырую древесину. Затем Лина, ворча, приступила к приготовлению завтрака. Настроение у нее было дурное. Остальные дети мрачно топтались вокруг костра. Знобко втягивали головы в плечи, согревая кулаки в карманах брюк, с завистью думали о тех, кто сейчас выскользнул из-под теплого одеяла под горячий душ, надел свежую рубашку и носки и уселся в гостиной к чаю. Оливер пытался ободрить общество. Но поскольку и сам был разбит после ночи на жесткой каменистой почве, все его ободрения расползались как хромые кошки, и дети даже ни разу не улыбнулись. Только двое сохраняли хорошее настроение: неутомимый Томас и Зепп. Томас ждал от этого дня увлекательных приключений (и дождался!), а Зепп был из тех, кто всегда сохранял ровное расположение духа. Ведь он с детства был приучен думать только о том, что ему предстояло сделать в следующие пять минут. Ему всегда было чем заняться, и теперь, когда остальные стояли без дела в ожидании завтрака, он уже придумал себе работу. Зепп добыл из леса несколько гибких веток и кусков сухой древесины, чтобы сделать лук и стрелы. Потом позвал на помощь Пауля, сына столяра, который сразу принялся заострять перочинным ножиком стрелы и от увлечения забыл про все остальное. Клаудиа с робким восхищением смотрела, как ловко Зепп привязывает к луку тетиву из шнура.

– Штука в том, – поучал их обоих Зепп, – что хуже всего чувствует себя тот, кто ничего не делает. Это мой отец говорил, когда однажды остался на пару месяцев без работы и сидел дома. «От безделья приходят дурные мысли», говорил он.

Пауль кивнул, соглашаясь.

– Кажется, твой отец и мой – люди одного сорта, – заметил он. – Мой постоянно читает мне нотации и всегда начинает одинаково: «Пауль, сын мой…» – а заканчивает словами: «Запомни это на всю жизнь!» Приблизительно так: «Пауль, сын мой, счастлив только тот, кто работает прилежно, запомни это на всю жизнь!»

– И мать у меня, – смеялся Зепп, дружески тыча Пауля кулаком в плечо, – такая же. Она говорит: «Дурное расположение духа и многие болезни у богатых людей – только от безделья».

– И моя, – поддакивал Пауль, – она говорит: «Вся эта меланхолическая чепуха у богатых дам только от лени!»

Мальчики заливались смехом. Они как будто обнаружили, что приходятся друг другу двоюродными братьями. А Клаудиа стояла рядом, пристыженная, и за ее хорошеньким детским лбом шевелились всякие мысли. Ведь эти двое происходили из единой большой семьи, они понимали друг друга с полуслова и могли смеяться, по-братски тыча друг друга в бок. А Клаудиа была как чужой ребенок – богатая бездельница. Да она бы отдала половину своего замка и даже пруд с лебедями в придачу, чтобы только смеяться и возиться с ними.

Лина позвала всех к завтраку. Настроение у детей приподнялось, когда они уютно пили горячее какао. Когда они потом разошлись, чтобы заняться каждому своей работой, выглянуло наконец-то солнце, и холодное утро сменилось благодатным, хорошо прогретым днем.

Оливер и Курт Конрад взяли луки и стрелы, чтобы идти на охоту. А пока они не принесли чего-нибудь съедобного, Лина и Катрин хотели выварить полный котелок рожковых стручков, чтобы добыть из сладких плодов сахарный сироп. У Оливера уже подходили к концу таблетки сахарина, а Лина утверждала, что без сахара ей не приготовить ничего вкусного.

Штефан, Зепп и Пауль, три строителя, подались со своими инструментами в лес. Вскоре сквозь зеленую тишину послышался стук топора и звон пилы в твердой древесине. Клаудиа, как верная и пугливая собачонка, следовала по пятам за Зеппом и теперь с тоской смотрела, как ловко мальчики обращались с инструментами. Толстые ветки с шумом отсекались от стволов. Ей хотелось спросить, нельзя ли ей отламывать руками тонкие ветки – с этой необходимой работой она могла бы справиться, – но не осмеливалась отвлекать лесорубов. Спустя некоторое время, когда никто не обращал на нее внимания, она отошла немного вглубь леса и села там на корень дерева. Чем дольше она там сидела, тем более одинокой казалась сама себе. Зепп и остальные забыли про нее, она была этаким маленьким нулем, и детское государство легко могло обойтись без нее. Клаудиа горестно вздохнула.