Инсу-Пу: остров потерянных детей

Диана и Томас, еще одна местная нерапа, как обычно, просто уходили в лес. Никто не знал, что они там делают. Не сказать, чтобы они были сильно измучены трудами; если Оливер давал им определенное задание, они его выполняли безропотно, даже если эта работа не доставляла им радости. Например, однажды Оливер распорядился, чтобы Диана и Томас целый день только и делали, что таскали глину от ручья и замазывали все щели виллы. Дом надо было законопатить от сырости. Это была противная работа. Даже дети, от рождения работящие – такие, как Катрин и Зепп, – через пару часов уставали от этой беготни к ручью и тупого замазывания щелей. А уж таким детям, как Диана и Томас, это должно было представляться сущим адом. Но они таскали, и потели, и мазали без малейшего нытья. Правда, они мстили остальным, изобретя специальную раздражающую песню, которую горланили во время работы на весь лагерь. Диана стояла снаружи виллы и лепила глину в щели с внешней стороны; при этом она пела:

Жила-была грязнуха…

А Томас вторил ей изнутри дома, замазывая щель с внутренней стороны:

Жила-была, жила-была…

И это «жила-была» пелось на одной ноте, зато с нечеловеческой громкостью. Сюжет этой песни развивался следующим образом:

Диана: «Ей было слишком сухо…»

Томас: «Там, где она жила».

Диана: «Грязнуха рассердилась…»

Томас: «Жила-была, жила-была…»

Диана: «И грязью залепила…»

Томас: «То место, где жила».

В этом стиле все продолжалось. Они каждый день сочиняли продолжение и придумывали новые рифмы: «заросла», «подтекла», «замерла». Это было ужасно. Но поскольку Оливер по следопытским причинам поощрял пение во время работы, никто не осмеливался протестовать. Зато все вздохнули с облегчением, когда вся вилла была законопачена и идиотская песня смолкла.

И сегодня, то есть в то самое утро, Томас и Диана, как обычно, исчезли в лесу. Они там в тайном месте соорудили акробатическую площадку. Между двумя деревьями на половине высоты ствола натянули крепкий канат, сплетенный из лыка, и Томас ходил по нему, проявляя чудеса не столько ловкости, сколько рвения.

– Под ноги себе не смотреть, – командовала Диана тоном тренера, недовольно уперев руки в бока. – Руки вытянуть в стороны, на ноги не смотреть!

Плюх! – Томас валился на землю с изяществом мешка с картошкой.

– Никогда тебе этому не научиться, недотепа ты наш! – вздыхала Диана. – Один пальчик на ноге у Бобо способнее, чем все твое тело! Иди сюда, Бобо! – кричала она, задрав голову вверх. Бобо к этому времени уже вырос из жалкого младенца в крепкого обезьяньего ребенка и послушно спрыгивал с дерева. И хотя были вещи, которые Бобо делал охотнее, чем ходить на руках по канату, кувыркаться и что уж там еще Диана придумает из фокусов для ученого зверька, но Бобо обожал свою белокурую хозяйку со всей страстью нежного обезьяньего сердца и готов был ради нее прыгать через костер. Кроме того, после каждого акробатического подвига Бобо получал вознаграждение: кусочек кокосового ореха в меду. Мед, то есть дикие пчелы, производящие его, были недавним открытием Катрин.

Томас, обескураженный, сидел на земле. Он смотрел, как Бобо исполняет на канате причудливые пируэты.

– Диана, – спросил он, – ты думаешь, я вообще непригоден для цирка?

– Непригоден, – безжалостно подтвердила Змеедама. – Но не горюй, ты ведь можешь сидеть на кассе или проверять входные билеты и вышвыривать зрителей, которые проникли внутрь без билета.

– Нет, сидеть на кассе я не хочу, – хныкал Томас. – И вышвыривать людей, особенно если это дети, которые сумели пробраться внутрь. Я хочу быть канатоходцем и артистом, как ты!

Он вытянулся на мху, закинул руки за голову и смотрел на зеленые верхушки деревьев.

– У меня есть свои планы, – мечтательно и загадочно сказал он.

Диана вмиг подкатилась к нему.

– Да? – спросила она с интересом.

– Вот недавно, – сказал Томас, – когда ты с Оливером и Куртом Конрадом уходила ловить коз, я здесь тренировался один. И вдруг мимо идут Зепп и Клаудиа, спрашивают, что я тут делаю и нельзя ли им посмотреть. Я подумал, что, может, даже хорошо, когда на меня смотрят те, кто не так много умеет, как ты; ты-то всегда найдешь, к чему придраться.

– Так, и что? – спросила Диана.

– Они ужасно смеялись! – признался Томас. – Клаудиа сперва пыталась сдержаться, ведь у нее хорошее воспитание, она никого не хочет обидеть. А Зепп просто лопался от смеха. Я еще на канат не вышел, а он уже так хохотал, что ему пришлось снимать и протирать очки; он сказал, они запотели от слез.

– И что? – опять спросила Диана.

– Ну и вот, – продолжил Томас, – когда Зепп и Клаудиа отсмеялись и снова могли говорить, они в один голос сказали, что это было самое смешное, что они видели в жизни. И тут мне в голову пришла идея, что я, пожалуй, могу сделать из этого цирковой номер: «Томас, воздушный клоун».

Диана тотчас загорелась.