Иные песни

В третий раз Аурелия проснулась в Остроге к часу завтрака — запахи горячей еды заливали дом вместе с лучами рассветного солнца, слюна наполнила рот, стоило Аурелии выйти из санитариума за лестницей. Она вернулась в спальню, чтобы накинуть на себя хоть что-нибудь. Оказалось, что, пока она спала, всю ее одежду забрали, даже сапоги и кавалерийскую куртку, в свое время выигранную у хуратского сотника. Остался только эфирный доспех, запертый в колеблеце. Зато в кофре под кроватью нашлось несколько платьев и юбок, некоторые весьма дорогие на вид, пелерина, меховой жилет, сандалии и кожаные сапожки. Наверняка возможность поносить что-либо подобное не представится ей больше никогда — к тому же в ней все еще жил детский интерес, желание лично испытать все инакое — стало быть, она надела светло-желтое платье гердонского покроя с высоким воротником, длинными рукавами, закрывающее грудь и обтягивающее талию. Подвернула рукава до локтей и спустилась в столовую.

Там завтракал король Казимир IV.

— Кириос.

— Встань, Аурелия, встань. — Стратегос Бербелек сидел одесную от короля.

Король не носил никаких регалий, был в простой белой рубахе, но она знала, что это Казимир, знала его лицо по гравюрам вистульских и готских газет; и знала монаршью морфу.

— С Луны, да? — пробормотал король, откладывая вилку.

— Подойди, подойди, — махал ей стратегос.

— Кириос.

Девушка моргала, все еще заспанная, наполовину погруженная в пламенный сон — на самом деле ведь еще продолжалась ночь. Какой разговор она прервала? Спускаясь, она слышала голоса, но не знала вистульского. Кроме них двоих за высоким дубовым столом сидели Антидектес и хмурый бородач с цепью бюрократа на груди. За их стульями стояли слуги в одеждах вистульских цветов.

Король смотрел на Аурелию внимательно, сложив руки на груди и выпятив полные губы.

— Мне говорили, что вы там живете подобно саламандрам. Может, ты умеешь выдыхать огонь?

Бюрократ склонился к Казимиру.

— Эстлос…

— Что? — рявкнул король. — Хотел бы увидеть, ради чего подставляю шею. Тот капитан, как там его, Полянски, если писал правду в рапортах — значит, Иллея послала ее сюда не без цели, люди уже шепчутся, еще не знают, но уже шепчутся — о Полуденнице и Пепельной Деве, дескать, от одного ее выдоха сгорело пол-Коленицы и все такое, — так что, если Иллея может сбросить сюда армию таких — как их там?

— Гиппирои.

— Гиппирои. — Казимир вынул из рукава платок и высморкался. — А может? Скажи мне — как тебя?

— Риттер Аурелия Оскра, кириос.

— А то Иероним мне рассказывает тут всякие дикие сказки, но пока под боком у меня Чернокнижник, а Иллея — в небе.

— Небо он тоже отравил, — пробормотал Антидектес, досыпая себе маковницы.

Аурелия взглянула на стратегоса. Эстлос Бербелек пожал плечами.

— Если бы она хотела, вы давно бы лежали у ее стоп, — сказала она и, склонив голову, добавила: — Кириос.

Король и бюрократ обменялись парой фраз по-вистульски; вмешался стратегос. И Казимир уже миг спустя лупил кулаком по столу, аж подскакивала серебряная посуда. Слуги отступили под стены. Даже софистес перестал есть. Впрочем, стратегос засмеялся и положил руку на плечо королю. Аурелия задержала дыхание. Король обернулся к Бербелеку и начал что-то тихо ему втолковывать. Эстлос Бербелек кивал. Аурелия отступала к дверям. Король снова высморкался. Стратегос рассыпал соль по дубовому столу и принялся что-то рисовать по ней кончиком ножа. Казимир IV поглядывал на это с лицом настолько же хмурым, как и у дворцового бюрократа. Аурелия вышла, босые ноги бесшумно ступали по старому паркету.

В коридоре ее догнала Яна.

— Ты чего туда полезла? — шипела она, волоча Аурелию под локоть — и снова к западному крылу.

Аурелия только сейчас заметила солдат в королевских цветах, стоявших у ступеней и в сенях; виднелись они и во дворе. Графитовая чернь хоррорных мелькнула всего раз или два; стратегос взял с собой на «Ломитучу» лишь десяток Гасера Обола. Прошли мимо ряда внутренних бойниц. На подворье, в тени руин крепостных стен, стояли высокие фургоны королевской свиты.

— И что ты из себя строила? Значит, приняли тебя за бог весть кого, коль вообще впустили. Ты ведь должна была дрыхнуть, нет? Даже сейчас почти дрыхнешь.

— А где тут кухня?

— Погоди, сейчас пошлю за чем-нибудь горячим. Но зачем ты туда полезла! — Яна не могла смириться; ворча, нервно дергала повязку на левой глазнице. — Что ты им сказала? Ты можешь все испортить!

— Да что там я испорчу?

По залитому солнцем двору меж фургонами шныряли псы, породистые и беспородные, шавки подлой морфы, с вывешенными языками, целые стаи, поднимая тучи пыли и что ни миг взрываясь неистовым лаем, — но это было единственное движение снаружи. Улегшиеся в тени солдаты спали или делали вид, что спят. В безветрии деревья стояли неподвижно, опустив ветви. Лишь слабое движение в небе — Аурелия подняла голову — над барбаканом кружил аист.

Они уселись за каменный стол под раскидистым дубом. Служанка, пойманная Яной по дороге, принесла кувшин молока и меда, буханку хлеба, тарелку копченостей, вторую — с горячим гуляшом и третью — с ухой.