Иоанн Грозный (СИ)

         Московиты двигались к Роннебургу, Трикату, Шмильтену. Их прикрывали литовские гарнизоны, они не противились. Начальники благодушно встречали русских, уходили, лишенные оружия и денег. Только немцев с женами и детьми брали в плен. Оставалась Рига. Предвидя кровопролитную осаду многолюдного и сильно укрепленного города, царь хотел довольствоваться менее значительным Вольмаром. Торопился триумфально въехать. Объявили торжественный пир. За столом Иоанн был весел, отпускал на свободу приведенных литовцев, именовал их вассалами и союзниками. Отдельно обласкал  Александра Полубенского. Одарил князя шубами и кубками. Вспомнил Курбского. Не сюда ли сбежал тот двенадцать лет назад? Иоанн взялся диктовать беглецу очередное послание: «Мы, великий государь всея Руси, к бывшему московскому боярину. Смирение да будет  в сердце и на языке моем. Ведаю свои беззакония, уступающие Божьему милосердию. Оно спасет меня по слову Евангельскому: Господь радуется о едином кающемся грешнике более, нежели о десяти праведниках. Сия пучина благости потопит грехи мучителя и блудника! Не хвалюсь честью: честь не моя, но Божья. Смотри,  княже, судьбы Всевышнего. Вы, друзья Адашева и Сильвестра, хотели владеть государством,  где вы ныне? Вы, сверженные правосудием, кипя яростью, вопили, что не осталось мужей в России, что она без вас уже бессильна и беззащитна. Вас нет, а тверди немецкие пали пред силою креста Животворящего! Где случайно за грехи наши явления животворящего креста не было, там был бой. Много всяких людей из плена отпущено: спроси их, узнаешь. Писал ты нам, вспоминая свои обиды, что мы тебя в дальноконные города как бы в наказание посылали, так теперь мы со своими сединами и дальше твоих дальноконных городов. Слава Богу, прошли и ногами коней наших  по всем вашим дорогам из Литвы и в Литву. Пешими ходили и воду во всех тех  местах пили. Теперь уж Литва не посмеет говорить, что не везде ноги наших коней были. И туда, где ты надеялся от всех своих трудов успокоиться, в Вольмар, на покой твой, привел нас Бог. Настигли тебя, ты еще дальноконнее поехал.   Мы там, где вы, служа воеводами нам, не бывали. Нет, ты был здесь, но не во славе победы, а в стыде бегства, думая, что ты уже далеко от России, в убежище безопасном для измены, недоступном для ее мстителей. Здесь ты изрыгал хулы на царя своего, но здесь ныне царь, здесь Россия. Чем виновен я перед вами? Не вы ли, отняв у меня супругу милую, сделались истинными виновниками моих человеческих слабостей? Говорите о лютости царя, хотев лишить его и престола, и жизни!  Войною ли, кровию ли приобрел я государство, быв государем еще в колыбели? И князь Владимир (Андреевич), любезный вам, изменникам, имел ли право на державу не только по своему роду, но и по личному достоинству, князь равно бессмысленный и неблагодарный, вашими отцами вверженный в темницу и мною освобожденный?  Я стоял за себя: остервенение злодеев требовало суда неумолимого. Но не хочу многословия, довольно и сказанного. Дивись промыслу Небесному. Войди в себя, рассуди о делах своих. Не гордость велит мне писать к тебе - любовь христианская. Да воспоминанием исправишься, и да спасется душа твоя».

         Андрей Курбский получил письмо через отпущенного  князя   Полубенского. Прочитал, улыбнулся, сохранил для истории и ждал царских неудач для написания ответа.

         Отрядив часть конницы к Ревелю для нового опустошения шведских владений, расставив гарнизоны по городам, вверив их тверскому князю Симеону, князьям Ивану Шуйскому и Василию Сицкому, царь вернулся в Дерпт. За ним везли Магнуса и его знатных дворян, ежечасно ждавших смерти.

                                                         3

         Изменники Крузе и Таубе, видя успехи российского войска, дерзали снова предложить свои услуги, дабы с подчиненными ландскнехтами способствовать московским завоеваниям. Иоанн  отвечал беглецам в Дюнеберге. Не закрывал врат, но и не привечал. С шуткой писал он и командующему польскими силами в Ливонии гетману Хоткевичу: не стоит расстраиваться, убытков Речи не нанесено,  занята земля исконно русская. Отдельную грамоту получил и Стефан Баторий. Иоанн перечислял королю занятые города и призывал отложить досаду; не мешкая, выслать послов для проведения  границ.

         По приезду в Дерпт, царь, к общему удивлению, простил Магнуса, ограничившись взятием с него повторной клятвы в верности и обязательством заплатить в казну 40 000 венгерских гульденов, наиболее весомой тогда европейской валюты. Иоанн возвращал принцу и владение Оберпаленом, Каркусом, Гельметом, Зигесвальде, Розенбергом, другими городами. Царь подтвердил наименование Магнуса  Ливонским королем, себя же назвал верховным ливонским повелителем. Было высочайше повелено начертать на стенах в тамошних церквах следующую надпись, Иоанном сочиненную: «Есмь Иоанн, государь многих земель, исчисленных в моем титуле. Исповедаю веру предков своих, истинно христианскую, по учению Св. апостола Павла, вместе с добрыми москвитянами. Я - их царь природный: не вымолил, не купил сего титула. Мой же царь есть Иисус Христос».