Иосиф Бродский. Жить между двумя островами

Поскольку третье шунтирование исключалось по медицинским причинам, оставался выбор – или пересадка сердца, или оставить все как есть. В любом случае было категорически необходимо бросить курить. А чтобы сделать трансплантацию, надо было подписать бумагу, что он знает о риске, связанном с такой операцией. Но на это ему было трудно решиться. “Говорят, что смертность – 11,3 процента, но для тех, кто попадет в этот процент, он все 100”, – сказал мне Иосиф. А даже если и выживет – он боялся, что превратится в инвалида в коляске. “Ковбоями” называл он этих врачей-технарей, которые не понимают, что значит носить чужое сердце.

Время шло, а Иосиф все не мог решиться ни на трансплантацию, ни на то, чтобы бросить курить. Было что-то роковое в этой нерешительности, которая ведет к смерти, – он прекрасно всё понимал, но парадоксальным образом видел в этой нерешительности и признак жизни. “У меня было три инфаркта, я сделал одну ангиопластику, – отмечает он в поздней записи (по-английски). – Очевидно, что я кончаюсь. Тем не менее меня постигает странная бездумность, как только начинаю обдумывать меры, которые должен предпринять, чтобы отодвинуть, если не избежать вообще (и я знаю разницу между отодвинуть и избежать) неизбежное. И эта бездумность есть, мне кажется, голос неизбежного. Она позволяет мне жить, существовать изо дня в день; эта бездумность могла бы даже приниматься, неправильно приниматься, за жизнь как таковую”».

«Странная бездумность» как тотальное несовпадение времени внутри и извне.

Казалось бы, возможности предоставлены – пересадка сердца, необходимость строго соблюдать режим, гарантии ведущих кардиологов мира. Возможности впечатляющие! Но при это есть неизбывный страх измененного сознания, боязнь перестать быть сами собой, превратившись в последнее достижение медицинской науки, и самое главное, ужас утраты собственного пространства и времени, сделавшись при этом заложником чужого сердца.

Такими образом, «странная бездумность» не столь уж и странна, хотя с точки зрения обывательского здравомыслия предумышленное приближение собственной смерти (непротивление ему) выглядит по меньшей мере странно, если не безумно.

Преподобный Амвросий Оптинский (в миру Александр Михайлович Гренков (1812–1891) любил повторять, что испытывать постоянное недомогание и болеть полезно для истончения души и внутреннего аскетизма.

Едва ли Иосиф знал об этих словах подвижника из Оптиной Введенской пустыни, собеседника Толстого и Достоевского, но интуитивно находил собственную болезнь средоточием чего-то очень личного, доступного только ему одному и необходимого. Конечно, по мере бесконечных госпитализаций, операций и обследований это внутреннее пространство сжималось все более и более, а расстояние между руками и водной гладью Невы у Адмиралтейской набережной все более и более сокращалось.

Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.

Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.

За твоею спиной умолкает в кустах беготня.

Мне пора уходить. Ты останешься после меня.

До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.

Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.

Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.

Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади…

27 января 1996 года Михаил Николаевич Барышников отмечал свое 48-летие в Майами. Ближе к вечеру раздался телефонный звонок, это звонил Иосиф с поздравлениями. Договорились встретиться, как только Барышников вернется в Нью-Йорк.

Потом Бродский спустился к гостям. В тот вечер у него были пианистка и музыкальный педагог Елизавета Леонская и Александр Сумеркин, переводчик, редактор. За разговорами о поэзии и музыке засиделись допоздна.

После того, как супруга Иосифа, Мария Соццани, проводила гостей, Бродский вновь поднялся к себе в кабинет, чтобы приготовить книги и рукописи для завтрашней поездки в Саут-Хедли.

Но эта поездка не состоялась, потому что в ночь с 27 на 28 января Иосиф Александрович Бродский умер.

Утро 28 января 1996 года

– Мы очень сожалеем о случившемся, но просим вас сконцентрироваться и подробно рассказать о том, что произошло в ночь с 27 на 28 января 1996 года.

– Мне очень трудно сейчас говорить об этом.

– Мы приносим вам свои искренние соболезнования, но нам необходимо соблюсти процедуру и по возможности восстановить ход всех событий этой печальной ночи.

– Хорошо, я постараюсь, но мне очень тяжело, я могу ошибаться.

– Ничего страшного, мы слушаем вас.

– В субботу вечером у нас были гости, а после их ухода Иосиф собирал рукописи и книги, потому что готовился к началу семестра.

– Пожалуйста, назовите имена ваших гостей.

– Елизавета Леонская и Александр Сумеркин.

– Они русские?

– Да.