Александр Ильич успел выпустить три номера и подготовить четвертый и пятый. В частности, четвертый номер должен был быть посвящен ленинградской поэзии, среди авторов значились Глеб Горбовский, Александр Кушнер, Наталья Горбаневская (хотя Наталью Евгеньевну точнее было бы назвать московско-ленинградским автором), а также Иосиф Бродский.
После закрытия альманаха и ареста его составителя и издателя весь архив «Синтаксиса» был изъят КГБ.
Можно предположить, что именно с этого момента все участники сборника (а некоторые уже и задолго до этого) попали в разработку «конторы».
Следует заметить, что в стихах авторов «Синтаксиса» не было ничего антисоветского в прямом смысле этого слова – критики строя, КПСС и ее партийных лидеров, призывов к свержению советской власти или насмешек над советским человеком. Однако, как утверждает в своей книге «Иосиф Бродский. Опыт литературной биографии» Лев Лосев: «Стихотворения поэтов “Синтаксиса”, в том числе и Бродского, были идеологически неприемлемы для советской цензуры как индивидуалистические или пессимистические… молодых людей вызывали на допросы в Комитет госбезопасности, стращали искалеченной жизнью и тюрьмой, если они не образумятся. С этого времени, если не раньше, Бродский находился в поле внимания ленинградского КГБ. Сам он объяснял интерес к нему репрессивного учреждения просто тем, что КГБ надо было оправдывать свое существование: “Поскольку эти чуваки из госбезопасности существуют, то они организуют систему доносов. На основании доносов у них собирается какая-то информация. А на основании этой информации уже что-то можно предпринять. Особенно это удобно, если вы имеете дело с литератором… потому что на каждого месье существует свое досье, и это досье растет. Если же вы литератор, то это досье растет гораздо быстрее – потому что туда вкладываются ваши манускрипты: стишки или романы”».
Разгром «Синтаксиса» и посадка Александра Гинзбурга (всего он имел три судимости – в 1960, 1967 и 1978 годах) – события сами по себе, имеющие отношение, скорее, к области общественно-политической, нежели к литературно-художественной, стали рубежами в жизни тех самых тридцати с лишним поэтов, произведения которых увидели свет на страницах альманаха.
Запуская, говоря современным языком, проект «Синтаксис», Александр Ильич не мог не понимать (особенно, когда об альманахе заговорили на Западе), что все его участники окажутся под пристальным вниманием КГБ, и далеко не все найдут в себе силы противостоять этому «пристальному вниманию».
Разумеется, каждый из них был вправе сделать свой вывод из происшедшего, а также из первого (и не всегда последнего) столкновения с «комитетом».
Исключение составила разве что Наталья Горбаневская, исключенная с филфака МГУ (не без участия КГБ) и учившаяся на тот момент заочно на филфаке ЛГУ. Будучи самобытным и одаренным поэтом, Наталья Евгеньевна была уже достаточно известным в Москве диссидентом. Первые столкновения с «конторой» у нее произошли еще в 1956 году.
Свой вывод из происшедшего сделал, надо думать, и Бродский.
С одной стороны, участие в альманахе, безусловно, вдохновило. Молодого поэта пригласили в компанию весьма известных в городе «горняков», которые еще совсем недавно смотрели на него свысока. Можно предположить, что определенный элемент фрондерства в каком-то смысле импонировал 20-летнему Иосифу, ведь он по умолчанию вошел в компанию избранных, за которыми приглядывает всемогущий КГБ.
Конечно, это было утомительно, унизительно, небезопасно, чревато печальными последствиями в конце концов, но в то же время и в чем-то престижно – значит, ты занимаешься чем-то таким, что представляет интерес для секретной службы страны (и неважно, с каким знаком, «плюс» или «минус»).
Из интервью Иосифа Бродского с Соломоном Волковым: «Я думаю, что в принципе идея ВЧК, то есть идея защиты революции от ее внешних и внутренних врагов, – подобная идея более или менее естественна. Если, конечно, принять естественность революции – что, в общем, уже вполне неестественно. Но со временем это неестественное порождение обретает какой-то натуральный, естественный вид, то есть завоевывает определенное пространство».
Более того, оказываясь в этом «неестественном» пространстве, соприкасаясь с ним, начинаешь каким-то подсознательным, даже интуитивным образом подстраиваться под него, начинаешь жить в нем, принимаешь правила этой игры, что порой ведется на грани здравого смысла.
Но, с другой стороны, Бродскому, как и другим участникам «самиздата», по-прежнему приходилось перебиваться скудными заработками, выполняя при этом бессмысленную работу, смиряться с тем, что твои стихи никогда не выйдут миллионным тиражом и едва ли найдут широкого читателя.
Это состояние раздвоенности очень точно передано в стихотворении Натальи Горбаневской «Двойное восьмистишье»: