Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Возьмите неаполитанские тангообразные песенки, дайте им другой, более маршевый ритм, и у вас появится песня Бориса Мокроусова «Россия — наша Родина».

— А Матвей Блантер взял старинный известный вальс и переделал его в «Лесу прифронтовом», — говорили другие.

— Она так хороша, — обращал внимание Утесов, — что просто уму непостижимо, как она до сих пор не стала шлягером.

— Только потому, что Блантер не знал ритма! — комментировали третьи.

А как радовались злые языки, что у Дзержинского, автора оперы «Тихий Дон», можно найти фрагменты из Доницетти.

Исаак Осипович работал с Анатолием Д’Актилем, который любил выяснять, кто лучше: он или другие авторы-песенники. У него часто появлялись несносные тексты, особенно в «Золотой долине». Но были и истинные перлы, которые, в свою очередь, безжалостно перемалывала цензурная мясорубка. Его самые знаменитые слова на музыку Дунаевского «Мечта прекрасная, еще неясная, уже зовет тебя вперед» заставили поволноваться идеологических начальников. Они предложили Д’Актилю вообще убрать рифму, лишь бы только мечта стала ясной: «мечта прекрасная, как солнце ясная» — и дальше в том же духе.

Когда Д’Актиль встречался в Доме актера за столиком с Исааком Осиповичем, всегда спрашивал:

— Есть у тебя новые мелодии?

— Есть? — переспрашивал, смеясь, Дунаевский. — Да они из меня прут! — И садился к роялю. — Послушай, например, эту джазовую пьеску. Считай меня кем хочешь, если это не начнет петь вся страна!

Таких историй было много и становилось все больше. А когда Исааку Осиповичу вдруг становилось совсем невмоготу, он вспоминал телефон Гаяриной и рука сама набирала номер.

В 1937 году Дунаевским дали квартиру в прекрасном доме на Гороховой улице. Квартиры в нем освобождались весьма радикальным способом — благодаря понятию «враг народа». Было время, когда на Гороховой никто особенно долго не задерживался. Первоначально этот дом принадлежал работникам плаща и кинжала — чекистам. После первой волны ягодских чисток, которая началась с ареста секретаря Горького Крючкова, потом ежовских и так далее количество «аборигенов» в нем резко уменьшилось. Вот тогда-то и стали в него заселять творческую интеллигенцию.

Дом пропитался звуками. Может быть, таким образом его хотели облагородить. Поселились в нем люди действительно знатные. И не только Дунаевский. Прямо под ними в сталинском замке жила Агриппина Ваганова со своей воспитанницей Галиной Улановой, которая тогда была довольно юной особой. Жила там знаменитая певица Светлана Преображенская, сын которой был очень дружен с сыном Исаака Осиповича. В общем, все они были счастливы, каждый по-своему. Преображенская в халате, Дунаевский — в смокинге, Уланова — на пуантах.

С 1937 года он ведет постоянную концертную деятельность. Его дирижирование, которое очевидцы называли скупым и четким, представлялось подлинным знатокам необычным.

Сам Исаак Осипович признавал, что он был больше композитором, а не дирижером и больше дирижером, чем исполнителем.

«Я играю почти на любом инструменте, — говорил он Орловой, — но уже не на концертном уровне. Последний раз я играл на том уровне, какой меня устраивал, на панихиде по Есенину в 1926 году в Симферополе, где возглавлял музыкальную часть при местном театре. Играл партию первой скрипки».

При всем обилии его хлопотливых дел, в том числе и сумбурных сердечных, музыка оставалась его единственным хранителем в годы потрясений и лишений.

В начале февраля — он как раз незадолго до этого вернулся из Москвы — вечером ему позвонил испуганный Григорий Александров и сообщил, что от разрыва сердца умер Орджоникидзе. Знал ли кто тогда, что это было отчаянное самоубийство или нет, сейчас невозможно установить. Думаю, догадывались единицы.

Александров рассказывал, что в Колонный зал невозможно пробиться. Лица Орджоникидзе не видно, никто не понимает почему. Понятно это только сейчас, спустя много лет. Он выстрелил себе в висок. А они это замаскировали.

Для всех, и в том числе для Исаака Осиповича, это было потрясением. Именно в связи с этим обстоятельством появился миф об одном-единственном «Реквиеме» Дунаевского. Дзига Вертов, как таинственный незнакомец, заказал ему «Реквием» к своему фильму о наркоме. Сначала его заинтересовала мелодия. Потом начали жить самостоятельной жизнью руки. Движения рук выдавали грандиозную подпольную работу мысли, которая тревожила его мозг.

Было тут одно особое обстоятельство. Когда все думали, что композитор сочиняет только веселые мелодии — своеобразные ширмы действительности, когда пионеры распевали: «Эх, хорошо в стране Советской жить» (кстати, автор эти слов уже сидел в тюрьме), созревала совсем другая мелодия. Когда Исаак Осипович писал смешную и веселую оперетту «Золотая долина», параллельно в нем шла напряженная внутренняя работа над другой мелодией.