Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

«В 45-м, когда родился Максим, — продолжает Евгений Исаакович, — отец снова к Зое Ивановне потянулся. Возникла запутанная и морально тяжелая ситуация. Отец не мог дать своему сыну ни отчества, ни фамилии, поскольку по тогдашнему законодательству это было бы официальным признанием двубрачия. Отцу бы пришлось покинуть меня и маму, что он категорически отвергал. С другой стороны, он не мог допустить, чтобы его второй сын, которого он тоже любил от всей души, был „безотцовщиной“. И началась полная тревоги, неопределенности и двусмысленности жизнь».

Теперь ему постоянно приходилось думать не только о своей возлюбленной Зое Ивановне Пашковой. Теперь он был обязан заботиться о Максиме. В 1945 году это было нелегко сделать. Он переехал из Ленинграда. Его старая роскошная квартира осталась государству. В нее вселилась балерина Ольга Йордан.

Во время войны Исаак Осипович попал в старый дом в Ленинграде только в холодные декабрьские дни 1944 года. «Приходил в холодную пустую свою квартиру на улицу Дзержинского, подолгу просиживал за чтением чудесных писем. Я оглядывался кругом, видел мрак запустения, и мне мерещились иные дни, иная жизнь, бившая когда-то ключом в теперь унылых, запыленных комнатах… Знаю только, что письма были самым ценным из того, что сохранила мне судьба. Я бережно собрал их…»

Постепенно накапливался список «обрывов» с прошлым. Обрывалось во многих местах. Надо было начинать жизнь заново. Но «судьба оказалась ко мне благосклонна», — писал Исаак Осипович своему другу Володе Казаринову, тому самому, который играл капитана с усами в «Волге-Волге».

«Трудно было до некоторого времени решить вопрос о выборе местожительства». Квартиру в середине декабря 1945 года Дунаевскому дал Лазарь Каганович. Не лично он, но с его ведома, как куратора всех железнодорожников. Исаак Осипович радовался как ребенок. Поселили Дунаевского во внешне роскошном доме на Кутузовском проспекте, а тогда на Можайском шоссе. Дом был сталинский, дородный. Но квартиры внутри маленькие. Три комнаты и кухня — 48 метров. И это после 106 метров в Ленинграде! Одну из них превратили в кабинет Исаака Осиповича. Туда он распорядился перетащить рояль и поставить свою знаменитую мебель из красного дерева, в том числе книжный шкаф, заполненный в основном дореволюционными изданиями. Там же установили знаменитые часы с боем, антикварные, не хуже вестминстерских. Через 15 минут они били одну мелодию, через полчаса — другую, а через три четверти — третью. Купил он эти часы в начале 1930-х годов. И была на них красивая цепочка, которая потом заменилась веревочкой. Они всегда были закрыты.

«Московские 48 метров не могли вместить всей моей мебели и всей моей библиотеки. Пришлось часть мебели отправить на дачу под Москвой, а весь кабинет с большей частью библиотеки и всеми моими личными материалами, музыкальными архивами и перепиской поместить в моем служебном кабинете в Центральном доме культуры железнодорожников». Служебный кабинет — это служебный кабинет. Именно поэтому Исаак Осипович не имел возможности долгое время прикоснуться к тому разделу своих бумаг, где находилось светлое и радостное прошлое. Но, конечно, весь свой огромный багаж, массу книг, нот, по записочкам собранный архив, переписку чуть ли не со всей страной — все это, бережно сохраненное, мертвым грузом лежало в его кабинете в ЦДКЖ, которым он по-прежнему руководил.

«Кстати, тепла еще нет (в мае 1945 года. — Д. М.), и господь, видимо, решил уморить свою паству холодом. Середина мая, а мы в демисезоне, да и то еще еле-еле. Кстати, о даче, дача выжила, хотя серьезно попорчена. Требует ремонта. Хотя жить можно. Наша овощная латифундия является серьезной поддержкой в бюджете. Зина серьезно увлекается этим делом и собирается расширять хозяйство».

Может, это ей и помогло выжить. Человек по-разному начинает искать себя, когда остается одинок. Зинаида Сергеевна это одиночество выплескивала в садоводстве. Дарила жизнь всему, что растет. Посадила в дачном саду 90 плодовых деревьев.

Но если у жены проблемы одни, то у мужа — другие. Не берусь судить сам, но Исаак Осипович говорил, точнее, писал своим друзьям: «К сожалению, не хватает самого главного. Денег. Беден я стал, дорогой Володя. И от былого могущества остались воспоминания и одни надежды».

Вот это было самое главное. Сразу после войны ему казалось, что он нищий. И это при его-то вере в силу денег! По крайней мере, он сам так думал. Те благословенные времена, когда Сталин лично ужасался тому, как много получает Дунаевский, минули. Тогда Сталин запрещал отчислять Дунаевскому композиторские за исполнение песен, а теперь этого не было. «Иссяк Осипович», — шутил Никита Богословский.