Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Партер, похожий на коробку с ярмарочными пестрыми леденцами и серыми тульскими пряниками, дополняли нахмуренный лоб известного корифея Анатолия Луначарского, запотевшие очки режиссера Николая Евреинова, а также абсолютно лысый череп видного партийного функционера от искусства, прославившегося изобретением РАППа, Леопольда Авербаха. В этом собрании партократов, компенсирующих собственную глупость повышенной серьезностью, выделялся товарищ Керженцев, надзирающий за искусством от имени и по поручению партии. Именно эти люди проголосовали за пять тысяч рублей гонорара советскому композитору.

Исаак Дунаевский был бы сердечно благодарен этим людям, если бы знал, что от них зависит его счастье. Его принадлежность к грандиозному клану грандиозных людей с нотами в голове занимала все его свободное время.

Дунаевский решил уехать из Москвы, где он всего лишь полтора года назад с трудом обосновался. Это был трезвый расчет женатого человека. Он решил уехать на юг.

В «государстве Крым» Исаака неплохо знали все тамошние директора местных театров. Директор Симферопольского театра драмы не раз предлагал Исааку что-нибудь сочинить для театра. В начале сезона 1925/26 года Дунаевский на эти уговоры поддался: сочинил музыку к драме Лопе де Вега «Овечий источник». Сочинение увенчалось бурной премьерой 10 ноября 1925 года. А потом последовала, почти сразу, премьера салонной комедии Дюмануара «Дон Сезар де Базан», которую с успехом сыграли 25 ноября, и тоже с музыкой Исаака Дунаевского.

И вот все сошлось воедино. У Исаака появился замечательный повод продлить сотрудничество с южным театром. Мысль была до гениальности проста. Поехать в Симферополь и с помощью всевозможной, по собственному выражению молодого Дунаевского, «халтуры» — о это благословенное для творческих работников слово! — накопить денег для покупки квартиры в Москве. Чтобы это реально осуществить, надо было всего лишь принять предложение стать заведующим музыкальной частью театра.

Слово «халтура» тогда было лишено нынешнего уничижительного смысла и рассматривалось чуть ли не как профессиональный театральный термин. Вот что говорилось о «халтуре» на вышеупомянутом знаменитом собрании в ЦК партии.

Товарищ с экзотической фамилией Вакс (цитата по архивной резолюции): «Они (местные директора театров. — Д. М.

) нам говорят, что из центра часто едут актеры крупных театров, а чаще всего халтурщики (под халтурщиками имеют в виду юмористов и сатириков. — Д. М.).

— Композиторы не в счет, — вставляет с места Керженцев.

— …Запасаются документами от всяких шефских благотворительных и других организаций, — продолжает Вакс. — Едут в провинцию, берут помещения, дают чрезвычайно зазывные афиши, всячески зазывают публику — и чего же там публика видит? Очень низкопробную халтуру, развивающую хулиганство и проституцию. Часто во время представлений происходят драки, публика уходит, ругается, иногда требует обратно деньги. Устроителям бьют морды».

По поводу «морд» бывалые театральные люди, типа актера Бориса Борисова, говорили, основываясь на опыте своих друзей и своем собственном, что чаще всего в 1920-е годы «морды» били в Кисловодске.

В команде «халтурщиков» выступали борцы и атлеты с гирями, которые они иногда роняли себе на голову или на головы зрителей, а также гипнотизеры. Все они имели различного рода документы, иногда за подписью высокоавторитетных товарищей вроде Каменева или Зиновьева.

Местные партийные начальники жаловались на столичных «халтурщиков», говорили, что они южнорусского крестьянина изображают через слова «ентот» и «грить».

— Как будто они так не говорят на самом деле, — подал реплику из зала товарищ Вакс.

Помните фразу Раневской из фильма «Пархоменко»: «Что вы грите»? Она тоже прошла школу летней «халтуры» и знала, как представить «необразованных людей с юга».

К счастью, молодой Исаак Дунаевский ничего не знал об этом собрании. И его ничего не смущало. Планы композитора были самые безгрешные. Исаак посоветовался со своими ближайшими советчиками: сестрой Зинаиды — Клавой, ее мужем Леонидом Оболенским. Одобрение было единогласным. Только после этого молодожены решились совершить великое «переселение народов».

Они приехали в Симферополь в октябре 1925 года. В городе было лето. Во всяком случае, так показалось Дунаевскому. Он писал своей свояченице Клаве Судейкиной: «В ноябре было 16 градусов в тени».