Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Ярон дает описание Дунаевского, похожее на описание внешности кинозвезды. Он был «изящным, очень миловидным, с огромными глазами, худенький, стройный, предельно тактичный человек. Умел очень заливисто хохотать, но, когда разговор переходил на серьезные темы, моментально становился глубоким. На друзей он производил впечатление очень сильного человека. Мог спорить с пеной у рта, отстаивая свое мнение, с моментальными переходами от серьезного к заливистому смеху». В глазах друзей он выглядел очень начитанным, с широким кругозором и исключительно широким кругом интересов. На самом деле этот исключительно широкий круг интересов сводился к игре в шахматы. До ипподрома и футбола было еще довольно далеко.

В 1927 году весь театральный мир был разбит на тех, кто пьет чай, и тех, кто пьет кофе. В старорежимном, барском МХАТе пили кофе. В демократическом, не обросшем традициями Театре сатиры пили чай.

Алексеев не любил Гутмана. Он, как человек тонкий, и даже чересчур, не любил многое из того, что считал смешным Гутман, и наоборот. Успех Гутмана в Театре оперетты позволил Алексееву переиграть ситуацию в свою пользу. Его позвали в Театр сатиры. В это же время Ярон, замечательный Ярон, пакостит Дунаевскому, и тому не заказывают новую постановку в Театре оперетты по сценарию Алексеева. Интриги, одни интриги.

Одной из первых пьес в Театре сатиры после прихода Алексеева поставили «Конкурс на лучшую семью». Музыку он, естественно, предложил писать Дунаевскому. Соавторами стали Александр Архангельский, Алексеев и Михаил Пустынин. Сюжет вертелся вокруг нэпманской семьи. Дунаевский написал для спектакля-обозрения фокстрот, вальс-бостон, балетную сценку, джаз-квартет для пения и даже куплеты с микроскопом.

* * *

…Это было время одних восьмых и шестнадцатых. Самыми популярными стали тридцать вторые, потому что надо было вечно куда-то нестись, к чему-то стремиться, что-то провозглашать. Каждый ставил перед собой свои собственные цели, которые, как отражение в зеркале, походили на цели другого. Это звалось коллективизмом и соборностью. Правда, еще оставалось время для шуток и розыгрышей.

Ножи точились только в Кремле. И агнцев для заклания искали пока тоже только в Кремле. Борьба за власть из среды народа переместилась, как водяной пар, наверх, где обитали красные боги. Один из их будущих главных жрецов — Дунаевский-композитор ничем власть не прогневал. Просчета с «троцкистской» ораторией «Чу Юнвай» не заметили или не пожелали заметить.

Единственной горошиной под толстым матрасом счастья были уколы мелких газетных шавок. Дунаевский находился среди тех, чья музыка не ласкала слух пролетарских критиков.

Вскоре после довольно средней удачи «Конкурса на лучшую семью» Алексеев уходит из Театра сатиры. Его победа над Гутманом оказалась мнимой. Актеры не приняли Алексеева, попросту говоря съели. На его место пришел очередной режиссер — Эммануил Краснянский.

Краснянский осудил репертуар и предложил перелопатить его по-своему. Гутман наводнил Театр сатиры пошлыми мужицкими шутками — выбросили. Алексеев принес эстетский декадентский юмор с голубым оттенком — выбросили. Краснянский решил ставить новые советские водевили, нечто среднее между классической музыкальной пьеской и грубым музыкальным обозрением. Режиссер вспоминал:

«Мы делали опыты создания современного водевиля. По сути, театром управлял Холмский. Он предложил новому режиссеру поставить свою пьесу — переработку рассказа Катаева „Ножи“. Тексты для музыкальных номеров написал Михаил Вольпин. Начали репетировать прозаическую часть. Все были всем недовольны. Актерам чего-то не хватало в ролях, режиссеру чего-то не хватало в общей атмосфере. Ситуацию, как всегда, разрядил Дунаевский».

Конец 1920-х годов — это время расцвета вульгарного социологизирования. Для всех кумиров Дунаевского рапмовцы нашли соответствующие определения. Листа назвали ханжой, Чайковского — барином, Шопена — салонным композитором. Веру Инбер просили написать новое либретто для старой музыки Верди. В Большом театре замышляли постановку «Травиаты» для красных. Чахоточная кокотка должна была превратиться в комсомолку, которая умирала не от болезни, а от тяжелой классовой борьбы. Для постановки «Ромео и Джульетты» предлагали изменить классовую ориентацию героев. Ромео должен был стать комсомольцем-героем, а Джульетта — пионеркой. Их смерть — результат чудовищного классового гнета над феодальными крестьянами Вероны.

Идеологическая волна накрыла Дунаевского с головой. К написанному им фокстроту для спектакля «Мечты… мечты» на обсуждении критиков было приклеено обвинение в буржуазности. Некий пролетарский критик требовал разрешить не более тридцати двух тактов фокстрота для характеристики буржуазной музыки.

Маленькие муравьи большого идеологического муравейника слепо выполняли волю красных богов. Шла тяжелая позиционная игра. И с той, и с другой стороны играли главными фигурами красных оттенков. После смерти Ленина королей было много, а королев пока одна — товарищ Крупская.