Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

Истощенные огромными тяжелыми переходами и непрерывными перетасовками, лишенные вследствие этого своих оторвавшихся, а частью и потерявшихся обозов, а потому в эти дни буквально голодающие части с совсем поредевшими рядами в день несколько десятков раз отбивали отчаянные атаки красных, тая буквально по часам… Это был уже четвертый день кошмарной схватки не на жизнь, а на смерть. Нервы и сознание притупились до полного равнодушия ко всему. Казалось, все самое страшное потеряло для людей свой смысл страшного: они шли, падали и умирали или страдали от полученных ими ран, — шли новые и новые, сколько могло лишь туда их идти, и делали то же, что и новые…

А красные бесчисленной черной оравой, громадой давящей массы лезли к нашим окопам и проволоке и, скошенные, падали в высокий, серебристый от инея степной бурьян, и страшными гирляндами висли на этой колючей проволоке с остекленелыми глазами ужаса и кошмарных мук. На место погибших гнались все новые и новые их орды, — им не было конца. Они лезли и ночью, и днем, и на рассвете, и на вечерней заре, почти буквально не переставая лезть. Лезли на спящие от неимоверной усталости заставы и посты, на бьющие в упор пушки, на скачущую на них лаву кавалерии — лезли, чтобы погибнуть, — и гибли без числа.

Это начинает походить на какой-то гимн смерти, на сознательное убийство, но не на войну. И вот в одном каком-то месте остатки докатившейся до нас, не уничтоженной оравы прорвались и заняли наш окоп. Отходить было можно только в море…

…Итак, России для нас нет. Сзади нас расстилалось Черное море, впереди — Босфор, а справа раскинулся огромный, такой красивый издали Константинополь… Был голод, душила кошмарная грязь пароходных трюмов, душила беспомощность и нищета. Не сдавалась только душа: верила, что вместо нас, сбитых, борьбу будут вести другие и будут вести до тех пор, пока на лице России не сгинет подлая красная сыпь…

Г. Сакович^{264}

Последние дни в Северной Таврии^{265}

В середине сентября 1920 года штаб 1-го армейского корпуса перешел в город Александровск. Положение Добрармии к тому времени стало тяжелым. Тактически она не потерпела неудачи, но… разбитые под Варшавой большевики запросили у поляков мира. Боявшиеся победы Добрармии больше, чем торжества большевиков, Пилсудский и К° согласились на перемирие. Немедленно после этого красные начали переброску своих сил и, в первую очередь, — конной армии Буденного на юг против генерала Врангеля.

Наше командование сделало попытку вырвать инициативу из рук красных. Но фронтовые атаки Каховки окончились неудачей. Тогда, усиленный пополнениями из Северного Кавказа, Кубанский корпус генерала Бабиева вместе с Марковской дивизией были переправлены у острова Хортицы на правый берег Днепра, с тем чтобы взять Каховку с тыла. Одновременно Дроздовская дивизия произвела стремительное наступление на Синельниково.

Хорошо помню, как приехавший из Мелитополя командующий армией генерал Кутепов в сопровождении однорукого генерала Бабиева присутствовал на балу в общественном собрании города Александровска. Много дам и офицеров, кое-как принарядившихся в свои старые платья и подлатавших свои кителя. Какой-то вольнонаемный оркестр. Сыграли мазурку. Генерал Бабиев в черкеске, украшенной орденом Святого Георгия и золотым значком Николаевского Кавалерийского училища, ловко прошелся в лихом танце с одной из местных дам. Как оказалось впоследствии, это была последняя мазурка нашего славного однорукого героя.

Военный парад не произвел сильного впечатления на жителей города. «Мм… мм… маловато вас, — с грустной усмешкой пробормотал мне на ухо один екатеринославский знакомый. — Совсем жидкие ряды». Через несколько дней пришло известие о взятии дроздовцами станции Синельниково. Это был, должно быть, последний успех наших войск.

Меня вдруг вызвал к себе начальник штаба корпуса генерал Егоров^{266}, велел взять с собой винтовку и патронташ и сесть с ним в автомобиль, где уже восседал командир корпуса генерал Писарев. «Едем в Синельниково», — приказал начальник штаба корпуса шоферу. Когда мы прибыли на эту станцию, она носила следы разрушений, причиненных боем: валялись разбитые повозки, ящики из-под амуниции и гильзы от патронов. Но ни одного живого существа мы не встретили, храбрые «дрозды» ушли вперед, не особенно заботясь о своем тыле; видимо, у них всякий боец был на счету.

Вскоре после этого пришло известие с правого берега Днепра, что наступление марковцев захлебнулось, что кубанцы, наткнувшись на массы подошедших с Польского фронта буденновцев, потерпели неудачу и что, самое ужасное, они потеряли убитым своего командира генерала Бабиева, мчавшегося, по обыкновению, в лаве с обнаженной шашкой в левой руке и с поводьями в зубах.