Исповедь бывшего журналиста. Тайны российской журналистики от перестройки до наших дней

Вторично я беседовал с Басаевым вскоре после нападения на Буденновск. Он был уже совсем другим. В его движениях чувствовалась уверенность в себе, но во взгляде появились усталость и грусть. Разговор сначала не клеился. Чувствовалось, что Шамилю смертельно надоели спрашивающие одно и то же корреспонденты.

Неожиданно положение спас бывший вместе со мной московский представитель Кестонского института (английская организация по защите религиозных свобод в странах бывшего социалистического лагеря) Лоренс Юзелл. Он вдруг обратился к Басаеву: «Как вы, верующий человек, пусть и для доброго дела, могли переступить через смерть невинных людей?!». Этот вопрос не на шутку задел «героя», и мы до четырех утра беседовали на философские и теологические темы.

Создавалось впечатление, что гибель мирных жителей не дает покоя совести командира, и ему хочется доказать самому себе, что в Буденновске он поступил, как и подобает истинному мусульманину. Интересно, что Басаев даже пообещал Юзеллу пустить православного священника отслужить службу на братских могилах русских солдат под Ведено.

Следующая моя встреча с Басаевым произошла приблизительно через год. И вновь я столкнулся как будто бы с незнакомым человеком. Басаев уже больше не проявлял веротерпимости: «Никаких попов на свою территорию я не пущу! Юзелл – американский шпион, и я не буду прислушиваться к его мнению».

Однако и во время второй моей встречи с Шамилем Басаевом он еще не был сторонником «перманентной исламской революции». Шамиль заявил мне тогда, что после окончания чеченской войны, он удалится в горы и станет «обычным пчеловодом». Увы, знаменитый террорист не выполнил своего обещания.

«Пусть даже весь мир заполыхает синим пламенем, пока не будут освобождены мусульмане от Волги до Дона», – заявил Шамиль Басаев вскоре после того, как его боевики вторглись в Дагестан.

Директор ЦРУ

С зарубежными знаменитостями (кроме послов) я, увы, почти не встречался. Но зато одна встреча была очень примечательна. Так, один раз в подмосковном автобусе я познакомился с бывшим директором ЦРУ, и мы сразу же пошли с ним пить водку с местными учительницами.

Самое смешное, что я не обкурился марихуаной, а написал выше чистую правду. Бывший директор приехал наблюдателем на президентские выборы, а мои знакомые американские политологи уговорили меня поехать с ними на выборы в Клин. Американцы хотели совместить «наблюдение» с посещением музея Чайковского.

Вот во время этой поездки я и познакомился с цеэрушником, а уж водку нам поставили местные учительницы (выборный участок располагался в их школе).

Чеченский ад

Война в Чечне[11] лишила «невинности» очень многих журналистов. Куча молодых, жизнерадостных и безалаберных людей добровольно или по заданию редакции оказались в этой республике и в одночасье попали в ад. После сытой и беззаботной жизни они оказались в месте, где смерть могла их настигнуть в любую минуту.

Кстати, лично я первое время после ввода российских войск в Чечню относился к Джохару Дудаеву с резким неприятием и в целом поддерживал федералов. Дело в том, что я уже побывал в дудаевской Чечне, и она произвела на меня впечатление крайне опасного для России бандитского анклава. «Победить Дудаева с помощью чеченцев не удалось, что ж придется ввести войска!» – рассуждал я.

Увы, человек – создание субъективное, и мое отношение к федералам резко изменилось после того, как я побывал объектом «точечных ударов» российских бомбардировщиков.

Как и большинство журналистов, я остановился в грозненской гостинице «Французский дом». Вечером мы наливали себе по стакану водки со словами: «Дай Бог прожить нам еще одну ночь». Минуты через три раздавался рев бомбардировщиков. «Господи, сделай так, чтобы этот снаряд был не наш!» – прервав дыхание, замирал каждый из нас. Через несколько секунд раздавался взрыв: с потолка сыпалась штукатурка, дребезжали стекла – это означало, что смерть миновала и на этот раз.

Большинство чеченцев отправили своих жен и детей к родственникам в деревню, а в городе остались только боевики и местные русские. Авиация, без преувеличения, просто сносила центр города, где, к слову сказать, практически не было дудаевцев. Когда я после бомбежек выходил считать трупы, то соотношение было таким: на одного убитого боевика приходилось девять погибших мирных жителей – большинство славян.

Больше же всего поражало, что во время войны в Чечне не было антирусских настроений. В отличие от «цивилизованных» чехов и прибалтов, чеченцы не отождествляли простых русских с их правительством. Во время бомбежек российской авиации чеченцы и русские сидели в одних убежищах, и никому не приходило даже в голову обвинять местных славян в том, что Чечню бомбят их соплеменники.