Исповедь маркизы

Письмо было хорошо написано и исполнено чувства; патриарх пожалел написавшую его бедняжку и сказал г-же Дени, что собирается вырвать из лап дьявола эту душу, которую якобы хотели отдать Богу. Он пригласил мадемуазель де Варикур к себе, нашел девицу прелестной, сильно к ней привязался и дал себе слово удачно выдать ее замуж.

Вскоре волею случая в Ферне пожаловал маркиз де Виллетт, самый пустой и самый глупый из философов, окружавших почтенного старца. У этого человека огромное состояние; он нашел любимицу Вольтера очень милой и почел за честь дать ей свое имя. Он надеется таким образом остаться в истории, и он в ней останется: то был для него единственный способ попасть туда на крыльях Вольтера! Я прошу вас поверить, что это выражение принадлежит вышеупомянутому маркизу: я не позволяю себе подобных крайностей.

После того как рассказ был закончен, я хотела удалиться, но меня удержали и снова дали знать Вольтеру, что я здесь; он прислал мне стихи, и я их прочла или, точнее, мне их прочли, а затем г-н де Виллетт принялся восторженно хвалить автора; трудно себе представить, что значило поклонение для этого старого ходячего скелета, чей блестящий ум мог оживить даже мертвых.

В ту пору великого человека занимала лишь его «Ирина», очень скверная пьеса, где, так сказать, нет и следа прежнего Вольтера, но время от времени встречаются чудесные стихи. Наконец, когда я уже по горло была сыта Дени и Виллеттом, появился Вольтер. Он подошел ко мне с распростертыми объятиями и радостными возгласами:

— Ах! Сударыня, простите! Я диктовал стихи; меня просят кое-что изменить в «Ирине»; актеры всегда недовольны своими ролями. Это глупое племя; жаль, что нельзя самому исполнять свои пьесы, мы бы справились с этим гораздо лучше.

— И вы называете это отдыхом?

— Конечно; я отдыхаю за работой. Такой старый человек, как я, не должен тратить время напрасно. Я совсем вас не вижу, сударыня; вы меня бросили, отдали на откуп льстецам и забываете своих друзей; между тем все отнимают у меня время, даже священники!

— Священники?

— Конечно… Маркиз, я устал; расскажите-ка госпоже дю Деффан о письме аббата Готье.

— Сударыня, есть некий аббат Готье, капеллан Приюта для неизлечимо больных; этот человек написал господину де Вольтеру письмо, в котором…

— Маркиз, — оборвал его Вольтер, — если мы будем спотыкаться на всяких там «в котором» и «о котором», то никогда не закончим; лучше уж я расскажу это сам. Аббат Готье и правда — капеллан Приюта для неизлечимо больных; это единственный человек в Париже, к которому я могу обратиться, согласитесь. Будьте покойны, они отпустят на этот счет шпильки, эти недоучки!

— Они уже это сделали. Весь Париж читает эпиграммы.

— Этот аббат написал мне весьма учтивое письмо; вот его копия; чтобы лучше оценить стиль автора, возьмите и прочтите, что он написал!

Вот эта копия; теперь это исторический документ.

«Никто так не радуется встрече с Вами, как я, сударь; такой человек, как Вы, не может сомневаться в готовности, с которой люди стремятся к знакомству с ним. Удостойте меня позволением засвидетельствовать Вам почтение. Я стал священником тридцать лет назад и был членом ордена Иезуитов в течение двадцати лет; я пользуюсь уважением и расположением господина архиепископа; я оказываю услуги и исполняю свои обязанности в разных парижских приходах; я предлагаю Вам свою помощь. Сколь бы велико ни было Ваше превосходство над другими людьми, Вы тоже смертны, как и они. Вам восемьдесят четыре года, и Вы можете предвидеть, что Вам предстоят трудные минуты; я мог бы Вам пригодиться, как пригодился господину аббату де Латтеньяну;

он старше Вас. Сегодня я буду с ним обедать и пить.

Позвольте Вас навестить».

— Ну, и как же вы поступили, сударь?

— Этот славный аббат Готье приезжал уже несколько раз; это мой ангел-хранитель в кюлотах и брыжах; он оберегает меня от соблазнов и чудачеств. Теперь, когда я встречаюсь со священниками, мне будет позволено лицезреть и другое; я в этом уверен. Вы так не думаете, госпожа маркиза?