Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Я описала тете Хариетт оазис не совсем точно. Пальмы похожи на высокие колонны; в дальней перспективе они как бы смыкаются. Мы оба молчим. От этого напряжение становится совсем уж явным. Бесчисленные бурые высокие, в дальней перспективе как бы смыкающиеся колонны. Ц. А. шел со мной сквозь пальмовую рощу. Он шел — но со мной ли? На что я надеялась? На то, что, потрясенный рощей, он заговорит — посреди бескрайней пустыни? Солнце. Солнце било серебристым зеленым светом. А ты думала, то, что действует на тебя, подействует и на него? Настроение у Августы было приподнятое, веселое. Она видела солнце в вышине, пронзавшее кроны пальм. Ц. А. смотрел в землю. (А если это была самозащита, то почему таким способом — молчанием? Откуда тебе знать.) Августа взглянула на него. А ты бы его спросила. Возможно, мысль о том, что скоро ему лететь в Найроби, занимала его больше, чем ты вместе с этим оазисом, — так, что он даже и не ощущал этого небывалого в их жизни дня. Возможно, он был озабочен тем, как пройдет сафари и в целости ли прибудут в Найроби его ружья. Солнце пронзало кроны пальм. А может, он молчал лишь из робости? Может, считал, что, дай он волю чувствам, это будет выглядеть проявлением слабости? Кроны пальм вырезали на ясном небе лучезарные звезды. Зной. Но ты-то ведь не молчала. Ты думала, что твой голос ободрит его. Крепкие морковно-красные метелки, на которых висели финики, светились. Чувства срабатывали восхитительно безотказно. Тогда я решила попросту не обращать внимания на то, что он молчит. Я захотела смягчить это напряженное, державшее меня в неведении молчание, смягчить для будущих воспоминаний, потому что мне хотелось вспоминать о нем как о чем-то нас связывавшем, а не разъединявшем. Пальмы, сразу тысячи пальм — ты проходишь под их сводами точно во сне, а не наяву. Но мне хотелось, чтобы тот небывалый в нашей жизни день стал явью, для нас обоих.

Сквозь кленовые ветви Августа глядела на небо. Гублю ли я сейчас свое самое дорогое воспоминание о нем?

Ц. А. шел опустив плечи. Неожиданно он встрепенулся и сказал: Это как… когда я… Он запнулся.

Как где? — спросила Августа.

Он резко мотнул головой и зашагал дальше.

Отстав от него, Августа перепрыгнула через оросительную канаву и украдкой сорвала с невысокой пальмы горстку фиников. Она протянула их Ц. А. Она сказала: Рай после изгнания человека. Ц. А. улыбнулся, кивнул и молча принялся есть финики.

За ручьем среди зелени — ослик, черный и неподвижный. На фоне неба — зеленовато-серебристые опахала стрельчатых пальмовых листьев, ниже — фиговые и гранатовые деревья, а еще ниже — грядки, между которыми по канавкам текла родниковая вода. Августа перестала жевать: теперь можно было услышать тишину.

Раскинув руки, она немного пробежала вперед. Она сказала: Вот уж поистине загляденье эти пальмы! Она остановилась. Только никак не пойму, чем они сбивают меня с толку. Они как с картинки, и ведь надо — живые!

Ц. А. не ответил: на них с остервенелым лаем неслась свора одичавших собак, помесь шакала со шпицем. Вмиг тишины как не бывало. Лай шел отовсюду, из-под кустов и из-за пальмовых оград. По-прежнему не видно было ни души. Ц. А. пристально взглянул на собак; тотчас ближние к нему отпрянули и, будто побитые, с визгом кинулись прочь.